Господа, вы знаете, что сила удара левой ноги Рикко, Силлы
равна одной, тысяче пятистам килограммам, тогда как, удар пресловутого, но
уважаемого всеми нами Пеле весит всего лишь восемьсот килограммов. Какое же
может быть первенство без команды Больших Эмпиреев?
Трибуны для публики взорвались бешеным восторженным ревом.
Спикер выстрелил в потолок.
— От себя, лично, господа, — продолжал
президент, — я заявляю. В завтрашнем матче я парирую восемь пенальти и
вытащу столько же мячей из «девятки». Лозунг Рикко Силлы вам известен. Уверен,
что сенат единогласно одобрит встречу наших легоперов с советскими
футболистами, прибывшими к нам на галеоне «Алеша Попович». Я кончил, господа!
Спикер снова пальнул в потолок.
— Слово имеет старейшина Совета Копальщиков острова
Карбункл достопочтенный кавалер Ордена Счастливой Лопаты полковник Бастардо
Мизераблес ди Порк-и-Гусано.
На трибуну поднялся высокий мощный мужчина лет сорока с
бананообразным носом, лохматыми гусеницами бровей, похожим на утюг подбородком
и странными на этом фоне тоненькими усиками. Лицо этого господина показалось знакомым
Геннадию и Рикошетникову, но вспомнить его они не смогли. Как-то очень уж не
связывались между собой сенат далекой неведомой страны и милый сердцу,
проступающий сквозь снег вид Ленинграда… Кировский мост, Петропавловка,
памятник Суворову…
Бастардо Мизераблес ди Порк-и-Гусано грохнул страшным
кулаком по трибуне и эавопил на карбункулском наречии эмпирейского языка:
— Вжыл жыз всплых сиплствоу! Черчелянто ри фларт! Газзо
азаф Карбункл жрав Эмпирея гам, га фула, брегадл!..
Грубая речь его была почти непонятна нашим морякам. Уловить
можно было лишь отдельные бранные слова: трусы, предатели, лентяи, провокаторы,
идиоты, коварные происки и тому подобное. Ясно было одно: кавалер Ордена
Счастливой Лопаты яростно протестовал против дружеского спортивного поединка,
обвинял и угрожал.
Никто не ожидал такого поворота дела. Изумленные сенаторы
левого крыла и центра вскочили, размахивая руками. Шум на галереях для публики
поднялся невообразимый. Круглый, как мяч, седоватый сенатор в красной футболке
с цифрой «З.» одним прыжком взлетел на трибуну и закричал:
— Позор недостойным копальщикам Карбункла! Вам не
поссорить нас со славными ребятами, не дрогнувшими даже перед лицом бандитской
подлодки! Занимайтесь своим делом, копите свои грязные клуксы и не лезьте в
чистый футбол! Да здравствует дружба! Да здравствуют посланцы страны нашего
героя Серхо Филимоныч Страттофудо!
Шум усилился еще больше. Полдюжины черных сюртуков сиплыми
глотками рявкали какую-то гадость. Спикер палил уже из двух пистолетов. И
тогда, слегка поправив свои дивные волосы, встала мадам Накамура-Бранчевска.
Все мгновенно затихли. Видимо, вес этой женщины в эмпирей-ском обществе во
много тысяч раз превышал ее собственный вес, вполне соответствующий изящным
парижским стандартам.
— Господа, — мягким глубоким голосом сказала
женщина-сенатор, — Никто из присутствующих не упрекнет меня в презрении к
футболу. Все помнят, что именно я открыла счет в матче с командой
австралийского авианосца «Кукебурре». В это же время остров Карбункл отлично
знает, с каким уважением я отношусь к его трудолюбивому мужественному
населению. По этим двум причинам я воздерживаюсь от голосования и приглашаю
всех присутствующих на мой сегодняшний вечер «Вальс незнакомых цветов».
Очаровательно улыбнувшись, она села. В зале царило
недоуменное молчание. Позиция влиятельной дамы явно всех озадачила.
— Начнем голосование? — сквозь традиционный кляп
еле слышно произнес спикер.
— Начнем! Начнем! — послышались неуверенные
голоса. Президент Токтомуран Джечкин крикнул со своего места.
— Господа я забыл добавить! Рикко Силла сегодня ударом
головы выворотил штангу!
Взрыв энтузиазма погасил последние сомнения
— Голосуем, и дело с концом!
И тогда правая оппозиция прибегла к последнему коварному
способу погасить волю народа. Она выпустила на трибуну так называемого
«резинщика». Все в зале поняли, что это значит, когда «резинщик» начал с первой
страницы читать «Хартию вольностей» толщиной в мраморную плиту, а под рукой у
него еще были «Ветхий завет», «Коран» и «Антология мирового фольклора». Увы,
таков был закон ампи-рейского сената — оратор мог выступать столько, сколько
хотел, а «резинщик» с Карбункла, видимо, собирался выступать не меньше четырех
дней. Сенат же не мог проголосовать, пока он не кончит.
— Поразительно, — прошептал капитан
Рикошетников, — к этому средству в буржуазных псевдодемократиях прибегают
только в крайнем случае. Никогда не думал, что футбольный матч вызовет такие
страсти. Что все это значит и кому все это нужно?
Прошел час. В зале уже слышалось носовое посвистывание
засыпающих сенаторов. Спикер, свернувшись в клубок, спал на своей бочке. А
«резинщик» все бубнил и бубнил:
— …Итак, параграф седьмой пятого подпункта установления
о торговле гласит, что производство пуговиц разрешается при предъявлении
определенного числа доказательств о возможности такого производства,
обусловленных пунктом «а»…
— Пойдемте в порт, Геннадий, — сказал
Рикошетников. — Дело ясное, что дело туманное.
Он обернулся и увидел, что мальчика рядом с ним нет.
Глава 7
из которой доносятся до нас стук теннисного мяча и страшный
хруст, с которым мощные челюсти разгрызают клешни омара
Первое, что услышал Геннадий, очнувшись, был звук, похожий
на грохот работающего рядом отбойного молотка. Потом лопатки его ощутили холод
каменного пола. Глаза устремились вверх, и мальчику показалось, что он лежит на
дне глубокого каменного колодца. Голова закружилась.
— Где я? Что со мной?
