Платон зло оскалился — всю жизнь прослужив рядовым почтмейстером, шпагу он не жаловал, предпочитая пистолет или шестизарядный револьвер, что обошелся дорого, но того стоил. Да и к чему ежедневно часами заниматься с рапирой, фехтовать, если точный выстрел разом сводит на нет все эти усилия?!
Средний из братьев Зубовых прекрасно знал, что сестра никогда глупостей не говорит, а потому Платон взвел большим пальцем курок, ставя револьвер на боевой взвод.
За спиной послышались такие же характерные звуки. Два других брата и трясущийся от страха Саблуков отнеслись к предупреждению Ольги очень серьезно, никто не собирался дуэлировать с императором: все прекрасно сознавали, что как бы ни был стар Петр Федорович, но умение сохранил, да и шпага у него далеко не простая. И не хотелось бы верить в такое, да уж весь Петербург полон легендами.
— Смотрите, вон лошадь лежит! Там, за кустами, царя придавила! — сестра взвизгнула от радости.
Платон остановился, чувствуя, как его ноги опускаются глубже в болотную жижу. Сердце в груди радостно забилось, он хорошо разглядел, что находится за шеренгой жиденьких кустов, среди невысоких кочек, густо поросших травой.
Так и есть — смертельно раненая лошадь знакомой гнедой масти завалилась на бок в болото, придавив крупом своего царственного седока. Из воды пузырем торчала военная куртка, и тощим задом выглядывали натянутые штаны.
— Сдох старикашка, утоп! — ликующе закричал Платон, и как бы подтверждая его радость, дружно закаркали вороны.
«Эти птицы неспроста здесь, чуют поживу!» — неожиданно подумал бывший почтмейстер и, с трудом выдирая ноги из жижи, поспешил к своей добыче. Подойдя к утопленнику, он цепко схватился за куртку и потянул ее на себя, чтобы вытащить из грязи труп.
— Что за черт! — возглас вырвался непроизвольно.
В куртке вместо тела оказался какой-то мусор, сырая трава, какие-то прутики. И это настолько привлекло его внимание, что он просто не заметил, как из-за кочки с густой осокой выскочил длинный серебристый клинок, нацеленный ему в сердце.
— А-а!
Платону показалось, будто перед глазами вспыхнула молния. Словно чья-то жестокая и крепкая рука схватила его за трепещущее сердце и безжалостно сжала. На рассудок тут же набросили темное покрывало — жизнь стремительно покинула тело несостоявшегося цареубийцы, и он ничком рухнул в болотную воду…
Ново-Мангазейский острог
— Быстрее, парни! Пока русские крепко спят, как медведи в своих берлогах, мы их перережем. Вот пистолеты и кортики! — злой шепот «кузнеца» прозвучал судовым колоколом.
Онли чувствовал, как в бешеном ритме заколотилось сердце в груди. Однако стоило пальцам сомкнуться на теплой рукояти пистолета, как волнение улеглось, плечи сами расправились, и Джеймс почувствовал себя почти всемогущим.
Великое дело — оружие! Оно позволяет ощущать себя господином, а не жалким рабом презренных московитов.
— Как вас зовут, сэр? — тихо спросил он у кузнеца, но тот только усмехнулся в ответ с высокомерием замаскированного в нищего лорда, которое совершенно преобразило его бородатую физиономию.
— А тебе это незачем знать, шкипер! Можешь звать меня Иваном, но заруби себе на носу, мне еще долго жить с русскими. А потому, если выдавишь хоть одно слово касательно меня, то не спрячешься ни на одной русской каторге. И парням своим скажи, а то они чересчур догадливы могут быть. Теперь пошли к воротам, там тебя майор уже ждет.
«Кузнец» исчез в ночной мгле, словно растворился, но Онли чутьем моряка выбрал правильный путь и пристроился тому вослед. Не успев выйти за дверь, шкипер наступил на что-то мягкое, похожее на человеческое тело. Наклонившись, он разглядел белое пятно лица, а пальцы погрузились во что-то липкое.
«А он не прост, этот кузнец. Перерезал солдату глотку, да так, что мы не услышали. Убивец порядочный, и где только наловчился? Ему только под черным флагом ходить с такими замашками!»
Мысли бежали быстро, и столь же резво шагал Онли, чуть ли не бежал, видя перед собой только широкую спину своего спасителя. За ними поспешали освобожденные матросы его команды, злобно зыркая глазами и еще не веря случившемуся.
— Плохо ты исполняешь мои задания, Джеймс!
Из-под бревенчатой арки раздался знакомый голос со скрытой презрительной усмешкой, и оттуда тотчас выступил офицер в красном с золотом мундире королевской пехоты.
— Счастье переменчиво, сэр. Русские оказались сильнее…
— Но не сейчас, Онли! — Офицер усмехнулся, его губы сошлись в презрительную гримасу. — У меня триста солдат, неужели мы не воспользуемся беспечностью этих московитов?!
Онли с трудом сглотнул вставший в горле комок, его затрясло от радостного предвкушения. Три сотни солдат — слишком серьезная сила для этих забытых богом мест.
В русской крепости и сотни не наберется, из них половина — бородатые казаки, которые умеют только пить водку да пороть несчастных каторжан. Но теперь он с ними сведет старые счеты, и эти дикари заплатят за гибель «Морского орла».
На Онли словно болотная лихорадка накатила приступом, пробивая нетерпеливой дрожью…
Борнхольм
— Спросите хотя бы у этого конченого идиота, кто пускал в нас «Копья сатаны»?!
Никогда еще адмирал Нельсон не испытывал столь острого и горького чувства жуткого разочарования. Выловленный в море матрос не просто глуп, как все русские мужики, а безнадежно туп, как пробка знаменитого испанского дуба, которая идет на закупорку бутылок с великолепным хересом. И никакой с него пользы!
Русский только выпучил глаза, словно превратившись в камбалу, трясся в страхе, как остриженная овца на горном пастбище, несколько раз пытался встать перед адмиралом на колени, долбя головой о дубовые доски палубы. Да еще пустил слюни, словно превратился в собачонку, пытаясь припасть мокрыми губами к холеной адмиральской длани.
Нельсону было противно от такого пресмыкательства, он еще раз убедился в том, что английские газеты правы — русские есть вечные рабы по своей сути, холопы своего царя. Прикрикни на них, покажи хозяйскую сущность истинного джентльмена, и они тут же готовы пойти в услужение новому господину. Так и сейчас матрос что-то быстро залепетал в ответ, преданно глядя на адмирала своими большими, глупыми, как у коровы, преданными глазами верного пса.
«Трусливая московитская собака! Нет же… Ведь другие же дрались до последнего!»
В голове адмирала промелькнула мысль, но он тут же ее отринул. Русские всегда храбры из-под палки, они дерутся потому, что так им приказывает барин. Оставшись без господина, они готовы верно прислуживать новому — тупые московитские холопы с многовековым опытом рабства.
— Сэр, он говорит, что того, кто пустил мины, звали их благородием.
— Это фамилия? — удивился Нельсон.
