Хотя кредонская кавалерия по большей части и убралась восвояси, однако егеря еще пошаливали, да и нападения небольших пеших отрядов противника, пытающихся заменить кавалерию, случались все чаще. Так что даже такое дело, как доставка воды, приходилось планировать, будто военную операцию. Два десятка кавалеристов создали кольцо дальней охраны. Особая рота лейтенанта Бида шла в ближнем кольце. И еще два капральства топали вместе с каторжниками-водоносами и десятком телег, везущих тару для воды.
Вышли рано утром. К обеду уже были на месте. И пока каторжники очищали колодец и наполняли тару водой, Доод натаскивал своего «младшего коллегу», обучая его правильно организовывать охрану, показывал места, откуда можно ждать нападения, и объяснял, как действовать в том или ином случае.
– Слушай, капрал Доод, – спросил его Ренки, выбрав подходящий момент. – А зачем ты все это делаешь? Ну в смысле обучаешь меня так тщательно. Ведь то, что сейчас в одном капральстве два капрала, – это ненормально. И когда ты меня выучишь, одному из нас придется уйти.
– И ты думаешь, пацан, что уйти обязательно придется мне? – широко улыбнулся Доод. – Может, оно и так. Хотя… Короче, на тебя у кой-каких людей есть определенные планы. Какие? Я и сам не знаю. Но мне велели тебя хорошенько обучить, вот я и стараюсь.
– Но… Какие еще планы? – искренне возмутился Ренки, которому не понравилось, что кто-то играет его жизнью и судьбой, словно фигурой в шахматах.
– Этого я, парень, не знаю, – честно ответил капрал. – Но подозреваю, что тебя хотят двинуть дальше. Может, даже и в офицеры! Потому как нам нужны там свои люди.
– Что значить – двинуть? Кому это – нам? – не понял Ренки. – Я не желаю, чтобы меня куда-то двигали, и не желаю быть еще «чьим-то» офицером, кроме короля!
– Дурак ты, Ренки, – сказал капрал таким тоном, что Ренки и правда почувствовал себя дураком. – Вроде бы уж достаточно времени в армии мыкаешься, а все еще ведешь себя иной раз, будто барчук, ничего, кроме отцовского дома, не видевший. Пора с тобой уже как со взрослым поговорить. Ты вот выбери как-нибудь момент да посмотри, чего в котлах у других полков варится и в какие мундиры они одеты. И сравни с тем, что у тебя на каждый день есть. Иные полки могли бы позавидовать и тем харчам, что ты лопал, когда каторжником был. Сгнившее зерно пополам с трухой и мышиным дерьмом вместо мяса – вот и весь их рацион. В лепешки сена добавляют, чтобы хоть чем-то брюхо набить. И ходят в обносках. Вон посмотри на Пятнадцатый Гренадерский – там половина солдат к обмоткам деревянные дощечки привязывает, а сапоги (у кого они еще сохранились) тряпками да веревками перемотаны, чтобы на ходу не разваливались. В позапрошлогоднюю кампанию в армии небось две трети потерь с голодухи да от поноса случились, а не в бою. Да и сейчас, вон погляди, без всяких сражений чуть ли не ежедневно по десятку покойников за ограду лагеря выносят. Вот так-то вот! А ты думаешь, почему у нас по-другому? Да потому что правильные люди друг за дружку держатся и помогают, чем могут. Тут только так и можно выжить, на то она и армия! Ты, Ренки, из «благородных оу» будешь. Это у тебя на роже написано. А значит, тебя можно двинуть куда дальше, чем даже нашего Бида, которому выше лейтенантского погона ничего не светит. Зато у него влияния тебя подальше продвинуть вполне хватит, потому как люди Бида уважают. Тут главное – это чтобы и на тебя положиться можно было. Чтобы ты, наверх пробившись, не забывал о тех, кто тебе туда дорогу проложил.
– Если в том, что ты предлагаешь, нет ничего постыдного и идущего во вред королю, то можешь не бояться неблагодарности или предательства с моей стороны, – высокопарно ответил на это Ренки. – Это ведь элементарный долг благородного человека – оплатить втрое за оказанное ему добро!
– Вот это в тебе больше всего и пугает, – честно признался Доод. – То ты вроде нормальный человек и делаешь все правильно. А то вдруг рот откроешь, и оттуда такая чушь польется, что впору за голову хвататься. Будто ты в высокой башне сидел и жизнь только по книжкам да балладам знаешь. А ведь вроде уже и на каторге побывал, и пороха понюхал… Лейтенант говорит, что ты за свою благородную дурь держишься, потому как это единственное, что у тебя от прежней жизни осталось. И со временем дурь у тебя пройдет, а правильные мысли в голове останутся. А я вот иной раз тебе и дело нормальное поручить боюсь: а вдруг у тебя дурь в башке взыграет и ты либо дров наломаешь, либо людей понапрасну погубишь…
– Не думаю, что благородное поведение может хоть в какой-то мере причинить ущерб окружающим, – высокомерно объявил Ренки. – Видимо, ты просто не понимаешь, что движет такими людьми.
– Ренки, я благородных поболее тебя видел, – усмехнулся Доод, вновь посмотрев на Ренки так, что тому почему-то стало стыдно и досадно. – Есть, конечно, и среди благородных нормальные люди. Вон, тот же наш полковник оу Дезгоот – за него любой гренадер Шестого кому угодно глотку порвет! А в том же Пятнадцатом офицеры деньги из солдатского содержания себе в карман кладут, а ведь тоже все сплошь благородные. Но я, собственно, не об этом. Вот ты вчера разную чушь нес. А коли сейчас из-за горизонта выскочат кредонские егеря, ты как поступишь? Капральство в линию выстроишь и по всем правилам начнешь в них из мушкетов палить, а потом в штыки? Либо солдат в укрытие спрячешь и оттель будешь аккуратненько постреливать, предварительно за помощью послав? Вот то-то и оно… Как тебе людей доверить можно, коли ты ни их, ни свою жизнь ценить не умеешь? Да и по другим делам, например, как харчи съедобные у кладовщиков получить или трофеи сбыть… А вдруг и тут из тебя благородная дурь полезет?
– Не вижу ничего недостойного в том, чтобы обеспечивать солдат нормальной пищей, – искренне удивился Ренки. – Как раз наоборот, ведь сытый и здоровый солдат – это только на благо королю и королевству.
– А то, что за нормальную еду, которую ты лопаешь, другим приходится интендантам на лапу давать, а чтобы было, чего давать, надо вражьи трупы обшаривать да добычу тайными путями сбывать… Это тебе как? – оборвал его разглагольствования Доод.
– Но с какой стати? – возмутился Ренки. – Ведь интенданты обязаны обеспечить…
– Ох, Ренки… – тяжко вздохнул Доод. – Вот потому и страшно на тебя солдат оставлять. Не знаешь ты жизни. Не понимаешь, как оно все работает… Кто кому чем обязан и из какой миски ест. А коли начнешь «обязанности» от других требовать, и себя под петлю подведешь, и солдат загубишь безвинно. Да и унтерам мороки добавишь – ошибки твои исправлять. Тебе бы еще годков пять в солдатах походить, а пока одна беда с тобой.
Ренки был искренне удивлен такой постановкой вопроса. Нет, он, конечно, понимал, что в жизни отнюдь не все делается по правилам. И даже, как многие сопливые юнцы, отчасти считал себя циником, способным видеть то, чего более взрослые люди, кажется, не замечают и легко при этом разглагольствуют о принципах, долге и служении.
Ему как-то и в голову не приходило, что старшие все прекрасно видят и знают, но просто научились жить в этом мире, раздавая и получая взятки и одновременно рассуждая о честности и неподкупности.
