– Тезей? – сказал он по-русски, насмешливо заламывая бровь. – Вот уж не подумал бы. Мне казалось, Дмитрий, что особой храбростью вы никогда не отличались. А тут раз – и в герои.
– Откуда вы здесь? – хрипло спросил Тезей, сам не замечая, как пятится к двери.
Уже почти вывалившись в общую рабочую зону лаборатории – бежать, бежать! – он замер на полушаге. Из-за плеча Вечерского смотрела Ариадна. В глазах девушки было легкое недоумение. Ах да, она же не понимает по-русски. В левой руке Ариадна сжимала плитку шоколада, уже вскрытую, и Тезей даже разглядел надпись на обертке. «Côte d’Or». Горький бельгийский шоколад. Брюссель сгорел две недели назад. Тезей представил, как Вечерский спасается из горящего города с целым чемоданом шоколада, и ему отчего-то стало весело. Дурацкая привычка – смеяться тогда, когда впору волком взвыть. Неверно истолковав его улыбку, Вечерский сказал:
– Да, Дима, я тоже рад вас видеть. Нам о многом надо поговорить.
Говорят, нечисть не следует приглашать в свой дом, но общаться с Вечерским в лаборатории Тезею совсем не хотелось. Вечерский с каких-то давних, мирных времен знал Биби, и Вечерский знал многое про Тезея, и Тезею очень не хотелось, чтобы Вечерский поделился информацией. Ариадна была не против – как же, встреча двух русских, наверняка старых друзей. Ей, двадцатилетней, Тезей и Вечерский казались почти ровесниками. Да они и выглядели почти ровесниками. Вечерский быстро стер с лица следы усталости, а вот Тезею усталость и боль намертво врезались под кожу, не уберешь ни выпивкой, ни сном.
Ада, хорошая девочка, принесла им чай и печенье и скрылась в соседней комнате. Эту квартиру в Воксхолле она унаследовала от отца, вовсе не испанца и не мавра, а эмигранта из Марокко. Ее мать-англичанка развелась с мужем пятнадцать лет назад и сбежала в Штаты, где след затерялся. В нынешнем бардаке это было неудивительно. Так Ариадна оказалась единственной владелицей двухуровневых апартаментов на старой викторианской улочке, где теснились серые островерхие дома из крупного камня, а в тени задних дворов прятались крошечные палисадники.
Вечерский уселся в пыльное, обитое бордовым бархатом кресло. Вместо того чтобы пить чай, он сцепил руки, потянулся и уставился на Тезея волчьими глазами. Кажется, юлить и прикидываться добрым старым учителем он не собирался.
– Вы ловко от меня спрятались. И ловко сбежали тогда, зимой, – заявил он без всяких вступлений. – И хорошо сделали. Убийца чудовищ…
Тут его губы снова раздвинулись в зубастой ухмылке.
– Вы прикончили первую волну химер, что да, то да. А заодно все формирования андроидов в Пущино и в Серпухове и примерно десять тысяч горожан, получивших укол вакцины. Честное слово – если бы правительство сбросило на город водородную бомбу, урона было бы меньше.
– Чего вы хотите?
– Чего я хочу? – ернически протянул Вечерский, крутя пальцами. – Надо подумать. Мирового владычества? Большой и чистой любви? Рюмку отличнейшего коньяку с ломтиком лимона? Нет, все не то, Дима, все не то.
Тезей, стоявший у окна-фонаря, крутанулся на месте и уставился на своего непрошеного гостя. Уже наступал вечер. Ариадна, выходя, не зажгла свет, и комната погрузилась в полумрак. В этом полумраке глаза Вечерского горели желтым маслянистым огнем, и дело было вовсе не в закатном солнце, изломавшемся в стеклах дома напротив.
– Вы бредите? – дрогнувшим голосом спросил Тезей.
– Нет, милый мой, это вы бредили органными фугами и кустами бабушкиной малины, – осклабился Алекс. – А я мыслю вполне трезво, настолько, насколько позволяют обстоятельства. Хотя, по чести, мне давно бы полагалось свихнуться, но пока держусь. А вы вот, как я слышал, раскисли после своего эпохального подвига. Впрочем, это простительно. Герои – вообще народ хлипкий.
– Чего вам от меня надо? – повторил Тезей.
Вечерский устремил на него взгляд звериных горящих глаз, два раза медленно моргнул и ответил наконец безо всякого кривлянья:
– Мне надо, Дмитрий, чтобы вы кое-что для меня выяснили. И для этого вам придется вернуться.
За дверью раздался приглушенный вскрик. Кажется, Ариадна все-таки потихоньку от него выучила русский. Тезей вздрогнул и быстро шагнул к двери, но, когда распахнул створку, в коридоре, конечно, уже никого не было. Он обернулся с намерением сказать Вечерскому все, что о нем думает, и выпроводить его вон. Алекс сидел в кресле, вытянув ноги, и покачивал в пальцах какую-то стеклянную ампулу. И откуда успел достать? В ампуле багрянцем и золотом горела последняя искра заката, и поэтому разглядеть ее содержимое в тот раз Тезею не удалось.
– Это чтобы подсластить вам пилюлю, – спокойно сказал его бывший учитель. – Лекарство от безумия. Собирался вручить его вам еще четыре года назад, но вы так оперативно исчезли, что я не успел. – Помолчав, Вечерский хищно улыбнулся и добавил: – Там, куда вы отправитесь, оно вам очень пригодится.
Ночью, обнимая Ариадну, он шептал в ее горячее ухо:
– Пойми, маленькая, так надо. Я должен. Я сделал кое-что плохое и должен это исправить…
Хотя ничего плохого он, разумеется, не делал – но Вечерский умел зацепить за душу, как крюк мортуса, цепляющий чумной труп под ребро.
Ариадна не плакала, только дрожала, вжимаясь головой в его плечо и крепко-крепко обнимая руками, словно он уже уходил. От нее нежно пахло корицей, зубной пастой, грейпфрутовым гелем для душа и немного потом. Не хотелось никуда идти, не хотелось отрываться от этого, ставшего родным, запаха. Чувствуя себя лжецом, он пересказал ей то, что сказал ему Вечерский:
– Омнии… помнишь, я тебе рассказывал про омний? Нет, ты не можешь помнить. Я, наверное, говорил про них под мостом, а ты тогда еще не понимала по-русски. Короче, я сделал такие организмы на основе хлебных дрожжей, примитивные, вездесущие, способные размножаться почти в любых условиях. А потом они вырвались из лаборатории. Было очень плохо, но мы с этим справились. Правда, не до конца. Остались очаги. Алекс правильно сказал. Он показал мне расчеты…
«Что за пургу я несу?» – безнадежно думал Тезей, прижимая к себе девушку.
Хотя Вечерский действительно показывал ему расчеты на своем планшетнике – гнилостные серо-зеленые круги, концентрически расползавшиеся от Пущино. «Вот гипотетическая ситуация через месяц, вот через три…» Через четыре года серо-зеленая дрянь должна была накрыть всю Европу. Однако не было в Европе никаких омниевых эпидемий и котлов. Химеры были, а омний не было – Тезей сам свидетель.
– Они должны были заполонить все. Но этого не случилось. Не распространились повсюду, но и не передохли, в Пущино остался очаг.
Он уже говорил «Пустчино», как англичане.
– Что-то удерживает их там, в Пустчинском котле. И я должен выяснить, что – на тот случай, если они все-таки вырвутся, или…
«Или, – говорил Вечерский, – если наши замечательные химерные сообщества сами доэволюционируют до чего-то подобного. А они доэволюционируют, Дима. Это ложь, что жизнь стремится к сложности. Жизнь стремится к тому, чтобы заполонить собой все, как ваш сосисочник. Если ей предоставить такую возможность, жизнь вырвется из-под контроля и начнет пожирать самое себя».
