— Ты не сердишься, что я вот так взяла и ушла?
— Ну что ты, — сказал Сварог, обнимая ее покрепче.
— Я давно уже думала… — сказала Яна, не открывая глаз. — Знаешь, у меня ведь никогда не было дома. Ну, разве что только покои в Келл Инире… но только до той поры, пока не умерли родители. Тогда все вокруг вдруг стало чужим. Вокруг постоянно толклись, не давали побыть одной, могли ввалиться в любой момент, потому что «так надо», заставить что-то делать, подписывать, сидеть на троне и повторять то, что шептали на ухо…
— Но ведь ты выросла, — осторожно сказал Сварог.
Яна, с закрытыми глазами, грустно улыбнулась:
— К тому времени, когда я выросла, успела эту громадину возненавидеть раз и навсегда… И ничего уже с этим не поделаешь. — Ее голос звучал мягче, умиротвореннее. — А здесь я словно бы дома… Никто не вломится, не заставит прикладывать печать на очередную ненужную бумагу… — Она пошевелилась, чуть напряженно произнесла: — Можно тебя попросить… Вентордеран такой большой… Здесь не найдется пары комнат, которые были бы как бы мои? Именно «как бы», не думай, будто я пытаюсь что-то у тебя оттяпать. Просто… Я все время прихожу в твои комнаты, ложусь в твою постель. А как хорошо было бы иметь что-то, хотя бы на словах свое… Чтобы мы обедали в моей гостиной, и ты ложился в мою постель. Понимаешь?
— Понимаю, кажется, — сказал Сварог. — Благо тут и думать долго не нужно… Пошли.
— Куда?
— Увидишь…
Он давным-давно успел изучить весь Вентордеран. И до сих пор иногда ломал голову, для чего — вернее, для кого — предназначалась самая маленькая башенка Вентордерана, Аметистовая. Словно бы отдельный замок в замке, предназначенный для обитания одного-единственного человека, причем, несомненно, женщины. Уж никак не мужчины, судя по убранству спальни, гостиной, еще пары комнат, ванны. Мебель, шкафы, явно предназначенные для платьев, огромное овальное зеркало в изящной раме, с изящным шкафчиком, каких он немало видел в будуарах знатных дам, разве что стиль незнакомый. Масса других мелочей, в комнатах мужчины ненужных и совершенно неуместных.
Правда ни в шкафах, ни в ящиках он не отыскал ровным счетом ничего — ни обшитого кружевами носового платка, ни сережки, ни гребешка, ни даже булавки. И, тем не менее, Аметистовая Башенка — это женские покои, никаких сомнений. Быть может, в свое время какая-то постоянная фаворитка Фаларена задержалась здесь надолго. До истины уже не докопаешься.
Они обошли Аметистовую сверху донизу — благо много времени это не отняло, всего два этажа, шесть комнат с ванной. С каждой комнатой глаза Яны делались все восхищеннее, словно у ребенка, попавшего в богатый магазин игрушек.
— Ну как? — спросил Сварог, когда они, обойдя все, вернулись в спальню (где постель предназначалась явно не для одного).
— Прелесть, — выдохнула Яна. — Чудесный домик.
— Дарю, — сказал Сварог.
— Нет, правда? — она словно бы не могла поверить.
— Правда, — сказал Сварог. — Это твой дом, Вита.
— Только мой… — прошептала она, глядя как-то странно. — И они сюда не придут, не будут донимать… Только мой…
— Ну, я надеюсь, ты меня иногда все же будешь сюда пускать? — спросил Сварог.
Ему показалось, что на глаза у Яны навернулись слезы, но это тут же прошло, улыбнулась с прежним лукавым очарованием:
— А какая комната тебе здесь больше нравится?
— Вот эта, — сказал Сварог чистую правду.
Она склонила голову к плечу и безразличным тоном сообщила:
— А на мне сейчас только мантия.
— Я догадывался, — сказал Сварог.
— Только я опять совершенно забыла, как управляться с застежками…
— Вот так, — сказал Сварог. — И так. И вот так.
А потом застежки кончились, мантия отлетела в сторону, и они оказались на атласном покрывале в светло-аметистовых тонах, и прозвучал первый короткий стон, предчувствие долгих…
Ну и утречко выдалось, подумал Сварог, вытянувшись в приятной усталости рядом с прикрывшей глаза Яной. Стоит только вспомнить, сколько людей в замке занимались тем же самым, да и сейчас, наверное, иные продолжают: от девочки, для которой эта ночь — первая, до красотки Лавинии, не спавшей разве что со статуями на дворцовой лестнице. Словно налетела парочка эскадрилий амуров и устроила сущее ковровое бомбометание…
— Что ты фыркаешь? — спросила Яна, не открывая глаз.
Сварог честно ответил то, что думал:
— Представил, на что дворец был похож ночью, учитывая, сколько пар друг друга хотели.
Яна лениво перекатила голову по светло-аметистовому атласу, открыла глаза, невинно улыбнулась:
— Что же ты хочешь — дворец… Судьба такая у дворцов… — и, вдруг став очень серьезной, сказала тихо: — Вот только я хочу, чтобы этот был особенный.
— Этот и так особенный, — сказал Сварог. — Другого такого нет.
— Не притворяйся, ты прекрасно понимаешь, о чем я… Ведь понимаешь? — она испытующе прищурилась.
— Конечно, — сказал Сварог. — Лишь я и ты… — он фыркнул. — Слушай, а если у нас тут будут гости?
Она задумалась на миг, но тут же нашлась:
— Пусть ночуют в Велордеране… А вот ответь мне честно на один-единственный вопрос. Честно. Когда ты меня первый раз захотел? По-настоящему?
— Ну если честно… Здесь, в Вентордеране. Когда ты лежала, делая вид, что ужасно страдаешь после… сеанса воспитания. Ты была такая несчастная и пленительная одновременно…
— И не пришел, — укоризненно сказала Яна. — А я часа четыре ждала, пока сон все же не сморил…
— Не решился.
— Ну и дурак.
— Я знаю, — вздохнул Сварог. — Но в мире столько дураков, что я как-то в глаза и не бросаюсь…
— А будь я обыкновенной девушкой, ты бы пришел? Только честно.
— Пришел бы, — сознался он с тяжким вздохом…
— Вот это и называется «проклятие короны», — грустно сказала Яна. — Одно из многих… — закинув руки за голову, она потянулась и сказала мечтательно: — А что будет наверху, когда все узнают, да еще увидят меня в хелльстадской мантии… Представить приятно. — Отвернувшись, она словно бы к чему-то напряженно прислушалась, удивленно спросила: — У тебя что, тут мыши? Здесь?
Теперь и он прислушался — и явственно расслышал легонький скрежет, тихое поскребывание снаружи, у самого пола. И догадался почти сразу же.
— Да нет, откуда здесь мыши… — сказал он. — Это мой министр тайной полиции. Деликатно дает о себе знать. Чувствует, что мы в той позиции, когда можно и побеспокоить. Я ему хорошенько растолковал насчет людских обычаев.
— Великие небеса! — в сердцах вздохнула Яна. — Так все было хорошо, и снова это начинается: министры, доклады…
