– Нам сюда, – он кивнул на крохотную хибару, построенную из бревен, – дошли.
Она только кивнула.
Внутри оказалось на удивление уютно, хотя и стыло. Азамат, поставив сапоги у двери, сразу же прошел к печи. Растопка занялась тут же, а дрова, сухие и нарубленные загодя, быстро застреляли, разгораясь. Пламя гудело ровно, печь потихоньку согревалась, даря дому и людям тепло.
По стенам, сбитым из неровных досок, Зуич натянул веселенькую, синюю в желтый цветочек, клеенку с несколькими прорехами.
Женя села на широкую низкую кровать, сколоченную надежно и прочно. Виновато покосилась на оставленные следы. Черные и влажные, они заблестели, как только Пуля запалил керосиновую лампу.
– Тряпка тут знаешь где?
Пуля кивнул.
– Где?
Тот вышел в крохотные сени, чем-то погрохотал и вернулся.
– Ты отдыхай, сам уберу.
Женя кивнула.
– Откуда керосин?
– Из Кротовки. Это форт по железке, чуть дальше нужного нам места. Откуда он там – не знаю. В Кротовке делают топливо, но не жидкое. Достают из земли какую-то пластичную массу, сушат, делают брикеты. Думаю, что керосин откуда-то дальше, торгует какой-то умный человек, что научился добывать нефть и ее перерабатывать.
– Понятно.
Тепло накатывало все сильнее, но, странно, ее даже не разморило.
– Хочешь есть? – Азамат достал из небольшого шкафчика кастрюлю с темными клубнями, кусок сала и несколько сухарей.
– Нет. – Женя встала. – Жалко мальчишку. Да и девочек тех жаль.
– Бывает. – Азамат пожал плечами. – Но Семку жаль, да. Мамка убиваться будет.
Уколова наклонилась к окошку. Темнело все сильнее, дождь еле крапал.
– Выходим утром. – Пуля разложил кожаную укладку со щетками, ветошью и масленкой. Взялся за оружие. – Ложись и поспи. Не хочешь спать – погуляй. Только старайся далеко не уходить, в самом поселке безопасно, но в лес лучше не соваться.
– Угу, – буркнула Женя, – пойду пройдусь.
– Давай, давай. Всяко лучше, чем киснуть.
Она надела куртку и вышла. Саблезуб, согнанный с рюкзака, пшикнул вслед и запрыгнул на лавку, накрытую стеганым ватным одеялом. Азамат посмотрел на уходящую Уколову и вздохнул.
– Знаешь, друг. – Саблезуб поднял одно ухо, чуть повернувшись к нему, и приоткрыл глаз. Как он им, с двумя-то зрачками, видел, Азамат так и не понял. – Чего-то с ней не то. Ходит, злится. Как думаешь, чего ей надо?
Саблезуб зевнул, показав черное небо, свернулся клубком, уткнувшись в короткий хвост носом.
– Во-во, и я так же думаю, друг, что мужика. А не бродить с оружием взад-вперед.
Калитка, тяжело просевшая на скрипучих петлях, скорбно доказала уход Уколовой.
– Ну, а если мужика нет, так пусть лучше походит. Устанет, да и спать ляжет. Э, лентяй, снова дрыхнешь?
Саблезуб, ясное дело, не ответил.
Женя шла по улице, чавкая подошвами по грязи. Местных уже практически не встречалось. Прошло несколько хмурых мужиков с оружием, тетка прокатила на тележке клетки с какими-то крупными зверьками. На нее саму старались не смотреть, но косые взгляды Уколова все же ловила. А она просто шла себе, куда ноги вели и глаза глядели. А ноги почему-то упорно шли к большой воде.
В голове метались мысли. Не вовремя, некстати, но отмахнуться от них не получалось.
Почему она так легко пошла на задание? Из-за Дармового. Из-за преданности ему. Из-за… Признаваться самой себе не хотелось. Евгения Уколова всегда была честной по отношению к себе, но в этом случае хотелось промолчать или уйти в сторону от прямого ответа. Потому что… в общем, потому что. И все тут.
Волны реки набегали на берег. Морось и ветер, холод… но ей не хотелось уходить. По левую руку что-то мелькнуло. Уколова оглянулась, успев заметить невысокий силуэт, скрывшийся в прибрежных кустах. И если ей не показалось, то туда, наверняка заигравшись в прятки, убежала та девочка с третьим глазом посреди лба.
Женя оглянулась, надеясь увидеть кого-то из водников. Но тех не оказалось.
– Ненавижу мутантов. И детей не люблю. – Уколова вздохнула. – Сдалась мне эта дура маленькая!
Кусты шуршали, стряхивая на нее капли. Уколова ругалась и лезла дальше, продираясь через них.
– Эй, как тебя! – Женя, наконец-то, выбралась из зарослей и выпрямилась. Присвистнула. – Эй!
Лес ее не пугал, но насторожил сразу же – слишком темный, частый и дикий. Как-то она совершенно не ожидала увидеть такое сразу за тыном. И как тут искать девочку? Впереди пискнуло. Или показалось? Пистолет она не опускала уже минут пять.
За тем деревом, где пискнуло, Уколова остановилась. Пригляделась, заметив кусок ткани, зацепившийся за сучок. Шагнула к нему – и земля неожиданно ушла в сторону. Ее подбросило вверх, дернуло, выбив воздух. Когда перед глазами мелькнул ствол, она не успела даже крикнуть.
– О, глянь-ка, кого тут нам бог послал? – голос дошел через гудение и бьющие молоточки в ушах. Женя попробовала посмотреть в его сторону, но не успела. По голове ударили быстро и умело, отправив ее в темноту.
Руки затекли. Немудрено, если они притянуты чем-то за спиной к спинке стула. Уколова не торопилась открывать глаза, пыталась хотя бы в чем-то разобраться. Ощутимо болела голова, мутило. На какой-то момент подкатило к горлу, но она удержалась. Сидела, вслушивалась.
Барабанило по крыше, отзываясь металлическим звоном, било по стенам, чуть шелестя по дереву, хлестало по окнам, явно закрытым ставнями. Где-то неподалеку сухо трещало и постреливало, разливалось густым, пахнущим смолой, теплом. Стучало и позвякивало там же, добавляя сытного и мясного запаха. Чавкали, пару раз рыгнув, и крякали, опрокидывая спиртное, там же. Рядом с Уколовой тяжело плюхнулось что-то мокрое, воняющее псиной и кровью. Ткнулось в колено и сердито заворчало.
– Э, пришла в себя, красотка? – хрюкнул мужской голос со стороны вкусного мясного запаха. – Да открывай глазки-то, не притворяйся.
Уколова открыла глаза, сощурилась, глядя в хорошо освещенную комнату.
Горели несколько ламп, залитых, судя по запаху, то ли маслом, то ли жиром. Язычков пламени, ровных и ярких, спрятанных под стеклянные колпаки, хватало. Во всяком случае, ничего, кроме теней, по углам не пряталось. Да и никого тоже.
Уколова покосилась на большого пса, с грязной шубой, роняющего на относительно чистый пол грязь и капли, принесенные с улицы. Помесь немца с кем-то еще породила страшный гибрид, заставляющий нервничать от его присутствия. Хотя хозяева псины казались сейчас страшнее.
– Эй, Живоглот, ну-ка, прекрати ей коленки обнюхивать. Фу, я сказал, на вот, мосол погрызи, – похоже, хозяин, плохо видимый из-за широких спин и крепких затылков с мерно двигающимися в такт жеванию ушами, кинул большущую кость. Стоявшая рядом крепкая баба неодобрительно покачала головой. – Ты смотри, а, каков строптивец, ну-ну…
