– Нуте-с, и что же они пишут? – Сказал он, доставая с полки тяжелый том в кожаном переплете.
Эккерт вернулся к креслу, сел, положив книгу себе на колени, открыл ее в самом конце, и, перелистнув несколько плотных глянцевых страниц, нашел именной указатель.
– Уваров, страница 527. – Он перевернул еще несколько страниц и, наконец, нашел, по-видимому, то, что искал. – Уваров, Андрей Петрович, 1896 года рождения, дворянин… Ну, это мы можем пропустить. Флигель-адъютант… для особых поручений… Вот. С 1953 по 1964 год первый заместитель начальника 3-го Главного Управления Императорской Канцелярии. Генерал-полковник? А кто же, тогда, был начальником? Минуту, господа, одну минуту… Так, генерал-майор Драгунов, Иосиф Матвеевич… Ну, это до пятьдесят девятого года, а затем Комков Еремей Калинович, и тоже, представьте себе, всего лишь генерал-майор. Каково?
– А что потом стало с этой "шарашкой"? – Спросил Реутов.
– А ее закрыли в шестьдесят восьмом по решению комиссии Ширван-Заде, – ответил Эккерт, закрывая книгу, но, увидев, что ни Вадим, ни Полина его не поняли, объяснил. – Это была сенатская комиссия под председательством князя Ширван-Заде, созданная для расследования деятельности Военного Министерства и прочих милитаризованных учреждений и ведомств империи в ходе Второй Отечественной Войны. Вы же воевали, Вадим Борисович, и, следовательно, должны знать, сколько глупостей и откровенных подлостей творилось тогда на фронте. Но это, вы уж поверьте старику, капля в море по сравнению с теми безобразиями, что имели место в тылу. Впрочем, война это всегда не только кровь, но и деньги. Semper idem,
[77]
так сказать.Сенатская комиссия заседала два года, и, ad vocem,
[78]
процентов семьдесят, если не больше, ее материалов засекречены до сих пор.
– И никто не знает, чем они там занимались, в этом институте? – Спросил Реутов, закуривая очередную папиросу.
– Ну, почему же, – Эккерт встал и понес книгу обратно. По-видимому, привычка к порядку была даже не второй, а первой натурой старого профессора. – Кое-что и раньше было известно, например, об исследованиях в области радиационного поражения, биозащиты, физиологии обморожения, а другое всплыло, после того как по истечении сроков давности заговорили работавшие там ученые. Воздействие органических токсинов на нервную систему, физиология химических поражений, пластическая хирургия… Но, полагаю, заговорили не все, а только те, кому разрешили. Сами понимаете, есть секреты, для которых срок давности еще не наступил, да и наступит ли?
– А что стало с Елисеевым? – Нарушила молчание Полина.
– Не знаю, – покачал головой старик. – Больше я о нем даже не слышал, не то, что не встречал. Однако, если он мне ровесник, то, вполне возможно, все еще жив.
– А про Людова вы что-нибудь знаете? – Тема института, как понял Вадим, себя исчерпала, и следовало переходить к следующей.
– Если, разумеется, это был Людов.
– Да, конечно, – согласился Вадим. – Если это был Людов. Но других-то кандидатур у меня пока нет.
– Тоже верно, – кивнул в знак согласия Эккерт. – Но про него я мало, что могу вам рассказать. Видел я его всего один раз и, честно говоря, не знаю даже, чем он там, в 3-ем управлении, занимался. Правда, слухи о нем были самые противоречивые. Таинственная личность. Один вполне здравомыслящий человек говорил мне даже, что Людов этот был, чуть ли не магом и волшебником. Sagus,
[79]
так сказать, который, дескать, то ли в Тибете, то ли еще где, превзошел науки древних мудрецов. Однако верить этому, как вы понимаете, не стоит. Хотя, как говорится, non est fumus absque igne.
[80]
Что-то там было, разумеется, но не сказочное, а вполне реальное. Только, что именно, мне, увы, не известно.
– Впрочем… – Эккерту потребовалась едва ли не целая минута, чтобы решиться сказать то, что говорить он, по-видимому, совсем не хотел. – С этим Людовым связан один казус… Честно говоря, я не знаю, как к этому относиться… Но, раз уж начал… Чертовщина, конечно, но… В конце шестидесятых разговаривал я как-то с покойным ныне академиком Шептицким. Евгений Львович занимался органической химией и к нашим делам имел весьма слабое касательство, однако в разговоре мелькнуло – уж не припомню по какому поводу – имя Людова, и Шептицкий сказал мне тогда, что видел его во время войны и… Errare humanum est,
[81]
разумеется, но он утверждал, что Людов был удивительно, ну просто, как брат-близнец, похож на одного биохимика из Петрова, который к тому времени лет тридцать, как умер. Попал, представьте, под паровоз…
5.
"Черт возьми!– Думал Илья, просматривая расшифровку ночных переговоров Домфрона и его людей. – Или я чего-то не понимаю, или Вадим водит меня за нос".
Однако, по внутренним ощущениям, выходило, что Реутов ему не лгал, а своему шестому чувству Илья привык доверять.
"Но, если не врет, тогда что?"
В самом деле, мир Реутова, каким Вадим представлялся сейчас Илье, был не просто далек от "планеты", на которой правил Князь, эти миры просто не пересекались. Тогда, откуда же возник тот неподдельный интерес – и это еще мягко сказано – который испытывал к русскому профессору-психологу некоронованный король транснациональной мафии? Караваев-то полагал, что в Петров Домфрона привела жажда мести, или привязанность к ребенку, или то и другое вместе взятое. Но, если судить по тому, о чем он говорил со своими абонентами, выходило, что Зоя его почти не интересовала. А Вероника не интересовала вообще. Во всяком случае, вспомнил он о своей бывшей любовнице один только раз, приказав искать ее и заодно некоего Илью Константиновича Караваева, и все. Зато Реутовым он занимался, что называется, вплотную, требуя от своих людей, найти этого "беглого сукина сына" любой ценой и обязательно захватить живым.
В принципе, здесь было о чем подумать. Беда только в том, что для анализа Илье катастрофически не хватало ни данных, ни времени. Впрочем, информацию можно было, в конце концов, найти. Кто ищет, а главное, кто умеет искать, тот непременно найдет. Но время! Времени у Ильи было крайне мало. Если вообще оставалось. Как ни мало Князь интересовался Зоей, он ее все-таки искал, и это было плохо, прежде всего, для нее, а косвенно и для Вероники. Поэтому все планы Ильи оставались в силе. Домфрона следовало убить, и сделать это нужно было как можно скорее.
Соответственно, и в этот день, как и накануне, он до позднего вечера занимался именно Домфроном. Однако из этого не следует, что Караваев совсем забыл о Реутове. Чем бы Илья теперь ни занимался, дело Вадима он держал в уме тоже. И самого Вадика, скрывавшегося сейчас где-то в Петрове, и его странную историю, выглядевшую при ближайшем рассмотрении, как бред свихнувшегося триллериста, но – вот ведь какое дело – являвшуюся, судя по всему, той самой реальностью, данной нам в ощущениях, о которой Караваев читал когда-то давно в книжке одного из последователей Маркса.
