— …и это, называется, родственник, родная кровь, через дорогу живем… А все же туда-сюда — срядились…
— Хватит тараторить! Ну, винца отведай, коли не голодна. Охладись немножко, а то спечешься — вон щеки какие!
— Ой, и то правда, набегалась! Благодарствую, господин Зиэль, премного благодарствую — жажду-то холодненьким пригасить… — Трактирщица плеснула себе из кувшина в кружку, немного, едва ли на четверть, скромно, стараясь не хлюпать, выпила вино и утерла толстые губы толстым запястьем.
— Фух, полегчало-то! Так что насчет мыльни? Прикажете немедленно затопить, или сначала горницу осмотрите?
— Сначала я дообедаю. Потом загляну к Горошку. Потом проверю горницу. Потом мыльню. И тогда уже остальное. Значит, так, Пышка: мне и мыльню, и лохань с водой. Есть лохань?
— Деревянная, но очень хорошая. Пребольшущая! Мой-то почти с вас ростом был, да в корне пошире — а весь умещался. В ней и помер. Все сделаем.
— Воду погорячее, но — не кипяток, конечно.
— Сделаем, как для Его Императорского Величества!
— На, вот, ломоть… и еще один… отнеси на кухню, а я пока один посижу, о своем подумаю.
С кабанчиком, конечно же, слуги слегка промахнулись, что такого здоровенного запекать сунули, да только вряд ли Кавотя будет их чехвостить за это, ибо они делали все как положено по трактирной премудрости: ну откуда им было знать, что деньги мною вперед будут отданы? Если как обычно — она посчитала бы по большой расценке и слупила бы с меня на пару медяков больше, с тем расчетом, что так называемые «остатки» — они сами прикончат, во главе с хозяйкой, благословляя собственную ловкость и стряпухины умения, а теперь получается, что все они веселятся сейчас за Кавотин счет. Но сегодня, при нынешнем умопомрачительном барыше, один-два медяка — не разница. Вон — я почти что слышу из-за дверей жадное повизгивание, чавканье и хруст: был один им ломоть послан, да Кавотя еще один подбросила в подмогу (третий-то она себе одной выделила, это понятно, тут ни провидеть, ни прислушиваться не надобно)… Когда я отвалюсь от стола — им перепадет остальное и будет его столько, что под конец и они обожрутся, и цепным горулям вволю будет. Но это уже не мое дело.
Что же мне делать-то? Не сейчас, не на вечер глядя, а потом, завтра и, быть, может, послезавтра? Просто ли пребывать в стойле, скучая и благоденствуя, подобно Горошку, либо попытаться как-то предупредить население этой деревни и окрестностей? Дабы уносили ноги, вместе с движимым скарбом, моля всех богов об удаче и милосердии? Или не заморачиваться уговорами и разъяснениями, а пугануть их так, чтобы летели отсюда не задавая лишних вопросов? Или оставить их всех на милость падальщиков и трупоедов? Которых, кстати сказать, Морево также вряд ли пощадит?
— Кавотя, а Кавотя? Ты где, толстуха!?
— Здесь, здесь Кавотя, сиятельный господин Зиэль! Свитки-то, будь они неладны: зима-то не за горами, пока налоги-то посчитаешь, а грамотей-то из меня… Умоляю простить, что не вдруг услышала!
Я уже успел подметить про себя, что моя Кавотя Пышка больше обычного сбивается на «токанье», когда волнуется или смущена.
— Угу. Ты чернила-то с губ-то и со щек-то убери — ишь, уработалась.
Разоблаченная трактирщица виновато крякнула и протерла передником лоснящиеся щеки.
— Виновата, сиятельный господин Зиэль. Прошу простить.
— Видно будет. Как скоро, начиная с этого мига, ты сумеешь протопить мыльню и приготовить воду в лохань? Когда я говорю протопить — это значит не тык-мык, пар сквозь дым и дым сквозь пар, а чтобы — как следует, чтобы волосы трещали, но грудь не кашляла! Чтобы как для себя! Понятен вопрос?
— Дак… Может, сиятельный господин Зиэль, вы тогда горницу проведаете да отдохнете там, а я позову? Чтобы все как следует истопить, не на скорую руку — время надобно, тут уж я… и рада бы поскорее, да…
— Просто господин Зиэль. Тогда я прогуляюсь по деревне и вокруг — как еще недавно любил говорить Его Величество: "полезно для здоровья и пищеварения". Ты это… Подумай, прикинь, на тот случай, если после мыльни я захочу поужинать — а я захочу непременно — чем бы меня угостить? Но не кабанчиком: им я насытился, вволю порадовался, благодарю. Оставшееся можешь забрать и распорядиться по собственному усмотрению, а на ужин чтобы придумала… какое-нибудь такое… Понятно? «Уголька» не надо, вино прежнее, имперское.
Трактирщица — руки в боки — подняла глаза к потолку, наморщила неширокий лоб, так что длинные полуседые брови ее спрятались под чепчик, выставила вперед нижнюю губу и замерла в раздумьях…
— Ну ты тут долго будешь в истукана играть предо мною? Все, обед окончен, пойду к Горошку. Ты еще здесь? Побежала!
Толстуха опомнилась и засмеялась:
— А, придумала! Я ко всему прочему, к церапкам, да к ящерным спинкам, такие оладушки испеку, что… И с медом, и с вареньем, и с хвощевым соусом, и… Сама печь буду! Только я так могу! Останетесь довольны, господин Зиэль!
— Вот, действуй. Стой. Пойдем, будешь рядом ходить, пока я все лично проверю.
На втором осмотре все меня устроило: Горошек сыт и доволен, горница чистая, просторная и уютная, отхожее место рядом, под той же крышей, даже не во дворе, мыльня… Мыльня по-настоящему хороша: это самое прекрасное, что я видел в трактире и его окрестностях.
Я пресек попытки трактирщицы объяснить мне, как и куда идет единственная улица в деревне и двинулся в ознакомительную пешую прогулку. Сумки, седла, одеяла, панцири и прочее имущество я оставил в горнице, не исключил даже камзол и кисет с деньгами, перегрузив в карманы несколько золотых и горсть медно-серебряной мелочи. Так что шел я налегке, обремененный самым необходимым: шапка, борода, рубаха, портки, сапоги без шпор, меч за спиной, стилеты на предплечьях, на поясе кинжал, секира, швыряльные ножи и кнут — мне нравится чувствовать себя мирным человеком, незлобивым и мягким.
Улица в деревне, в это час почти безлюдная, была одна, зато изрядной длины: две девчушки прошли мне навстречу, прощебетали приветствия, а я в ответ раскланялся, дальше иду… Вдруг, немного погодя, опять они же мне навстречу — опять приседают, хихикают… Ну и я им поклон… Это пока я шествовал степенно, юные любопытствующие особы, зайдя мне в тыл, дворами, дворами пробежали обратно, чтобы еще раз встретить и получше рассмотреть: почти во всех провинциях применяется эта немудрящая хитрость и каждый раз ее изобретают заново… Ну, а я не против, тем более что и кроме них из каждого второго окна, из-за заборов глазеют на меня местные жители. Кто на улице оказываются — первыми здороваются, а я каждому отвечаю — так заведено в этих краях. Худо-бедно — закончилась деревня, и улица, как ей и положено, обернулась имперской дорогой, не столь ровной, да и поуже, чем в сердцевине империи, или даже на ее западных окраинах, однако — очень хорошей, великолепной, если оценивать ее по меркам соседнего королевства Бо Ин, до которого отсюда почти рукой подать. От дороги то и дело брызгают во все стороны тропинки, ведущие, надо думать, к пастбищам, к покосам, к огородам, в лес, в горы, к озеру… А к озеру этих тропинок… враз и не сосчитать. Я знаю эти места, бывал еще до того, как здесь деревня возникла, в озере купался и рыбу ловил. Глубокое, холодное, мощное озеро, обязательно следует его навестить… Прямо сегодня сейчас — а зачем откладывать? Когда я рыбкой в последний раз лакомился? Хм… пожалуй, по рыбке я соскучился, надо бы отведать завтра или послезавтра…
