Геку отвели кровать в секторе, который он сам указал, близко к торцу барака, но на другой стороне прохода от угла, где расположился Папонт и его подроговые. Но обжить кровать в ближайшие десять дней не пришлось: кумовская почта сработала чётко, и на вечернем разводе ему определили десять суток шизо без вывода (формулировка «без вывода» – на работу – была чисто рудиментарной: работы подчас не хватало и твёрдо вставшим на путь исправления, за наряды дрались и интриговали, это тебе не южные гибельные прииски).
Два следующих месяца протекали тихо и мирно: Гек проводил время в бараке и около, в промзону не ходил, с активом не контачил. В их восьмикоечном секторе вокруг Гека постепенно сложилась «семья» с Геком во главе. Посылки и прочие оказии делились поровну, споры и разногласия судил Гек, он же организовал через вольняшку-электрика доставку чая и курева, хотя сам не курил. На дни рождения «своих», дважды случившиеся в эти месяцы, в качестве подарка организовал по полтора литра коньяку. Постепенно его авторитет укреплялся и за пределами «семьи»: уже и посторонние шли к нему за советом и арбитражем. Кроме того, Гек, благодаря Малоуну обретший вкус к изучению буквы закона, основательно поднабрался разных полезных примочек о правах сидельцев и обязанностях администрации.
Ещё Ваны когда-то объясняли ему секреты выживания в тюремных джунглях: человек мал – а государство большое, в лоб его не своротишь. Но если изучить законы, по которым живёт и действует противник, то – не всегда, но часто – можно избежать столкновения, грозящего бедой и поражением, а то и направить ему же, противнику, во вред его собственное оружие. Гек стал давать не только тюремные, но и юридические советы (за взятку одному из унтеров еженедельно созванивался с Малоуном и консультировался у него), которые вдруг дали несколько раз конкретный результат: один раз парень добился переследствия и укатил на родину в Кальцекко, пересуживаться с надеждой на сокращение срока, другой раз мужик выспорил себе трехсуточное свидание, чуть было не ускользнувшее по милости режика-самодура… На зоне резко возрос поток жалоб и запросов во все адреса страны – от матери Господина Президента до представителя ООН в Нью-Йорке. Самому Геку не положено было писать жалобы (ржавые разрешили это себе на картагенской сходке 62-го года, но только «понтовые», типа в ООН или Папе Римскому), но консультировал он всех желающих. Кум и режик быстро нащупали причину беспокойства и на пике зимы, в июле, под смехотворным предлогом дали Геку два месяца БУРа, содержания в бараке усиленного режима. Оттуда нельзя было выходить на остальную зону, и в БУРе снижена была норма питания, без права получения посылок. В клуб на еженедельные киносеансы не водили, телевизор и радио не положены, не табельная одежда изъята… Но Геку эти комариные, после карцера, укусы были нипочём, он и сам планировал побывать в БУРе и посмотреть на местных нетаков.
Никого из особенно крутых он там не встретил, ребята как ребята. Этот попался пьяным на глаза Хозяину зоны – два месяца, этот испортил электронасос – определили злым умыслом: денежный начет и три месяца, этого застукали с пассивным педиком Эльзой – шесть месяцев. И срок бы довесили, но парень был автослесарь, золотые руки… Самый забавный случай произошёл с пареньком по кличке Фидель Барбуда: тот долго работал шнырем при штабе, в надежде на амнистию (автомобильный наезд, ненамеренное убийство), но кум не подписал представление на него. Тогда Барбуда дождался, пока придёт его очередь убирать Весёлый Домик, епархию кума, выбрал момент, когда тот отвлёкся, и навалил ему кучу в верхний ящик стола. И закрыл, чтобы не сразу обнаружилось. Над историей хохотала вся зона, «внутри» и «снаружи», а Барбуда получил целый год БУРа, уважение сидельцев и прицельное внимание кума.
Свой растущий авторитет Гек ощутил, когда ребята из его барака пропулили ему первый грев из курева и консервов, чего раньше не водилось, по рассказам старожилов. Кешер был совсем небольшой, каждому на один зуб, но морально приподняло БУРовцев очень заметно. Гек радовался: значит, его пропаганда не пропала зря. Когда два месяца закончились и солнце все увереннее стало выныривать из-за тёмного леса, Гек вернулся в первый барак. Но тропа «подогрева» в БУР не исчезла, Гек взял под свой постоянный контроль пересылку туда и в штрафной изолятор еды и курева. Активисты урчали за спиной, но прямого повода для конфликта не было: не на едином котле – каждый отвечает за себя. Кум исходил на мыло, пытаясь дискредитировать, как учили, новоявленного урку и настроить против него актив. Но время было упущено: никто не хотел рисковать своей шкурой ради кума, который – пёс даже для лягавых. А Ларей, по слухам, начал возрождать зонный общак…
Уже заметно припекало. На деревцах вовсю полопались почки, вечная мерзлота отступила на шаг в землю, зная, что отступление – временное и недолгое. У сидельцев отобрали зимние бушлаты и обувь, но шапки пока оставили: ходили слухи, что должны ввести головные уборы нового образца, а может, ещё чего придумали к Новому году… Некурящий Гек, в окружении многочисленных дымящих, сидел в курилке возле барака и травил старинные зонно-лагерные истории, которые помнил во множестве. День был воскресный, никто не работал, что уже не являлось чудом в последние годы, скудные на заказы. Кум, поругавшись со своей пятипудовой половиной, убежал от нечего делать на зону, присмотреть за порядком да попутно сорвать на ком-нибудь злобу.
– А-а, Ларей… Лапшу на уши вешаешь… Слушай, Ларей, давненько ты у меня не был. Зашёл бы, покалякали бы, как всегда, кофейку попили бы… (Дешёвейший приём, но рекомендован сверху и действует, говорят. Вроде бы не урка он, а кряква.)
– Кто, я?
– Да ты, кто ещё. Зашёл бы, говорю, как-нибудь на досуге?
– Ой, начальник, рад бы, да не могу – только что посрал, вон ребята не дадут соврать!…
Лиловый и невменяемый кум бежал домой с твёрдым намерением изуродовать «свою корягу», а в ушах все ещё звучало издевательское хрюканье и вой этого быдла, потерявшего страх перед ним, оперуполномоченным зоны. Они ещё поплатятся за свой подлый гогот, очень поплатятся, особенно этот выродок Ларей. И Барбуду он сгноит в грязь! И Ларея!
На утреннем разводе случилось то, что должно было случиться: по секретному представлению кума Гека спустили в трюм на полгода, и он мог утешать себя тем лишь, что пяти дней не досидит – срок заканчивался.
Так и вышло. Геку приказали собираться и следовать на вахту: это кум хотел выбросить его из зоны транзитом, не допуская в родной барак. Не удалось его по-крупному прищучить, так хоть мелко напакостить… Но Гек сумел нейтрализовать «последний привет» почти всемогущего кума: придурки из хозчасти, ведущие документооборот конторы, заранее подзапутали некоторые ведомости, так что осуждённый Стивен Ларей до полного оформления подорожной ещё сутки пробыл на зоне и даже получил сухой паёк, поскольку с котлового довольствия был уже снят. И в барак усиленного режима на эти сутки его было уже не вернуть, потому что документы были оформлены и только Господин Президент личным указом мог теперь согнуть лейтенанта Вейца, начальника канцелярии, и заставить его внести исправления в официальные служебные бумаги.
Гек исписал половину записной книжки адресами и наколками. Были среди них и несколько толковых, могущих пригодиться на воле.
