Впрочем, сентиментальность для меня – из тех редких пороков, которым я не готов предаваться глубоко и надолго – ощутила и ощутила, было и прошло, началось и завершилось… Мечтать о прошлом – удел усталых, а я, что бы там ни воображала эта железяка с камушком, отнюдь не устал и очень скоро докажу это. Интересно, а кому я собрался это доказывать? Или чему? Ответ прост: прежде всего себе! Единственному и неповторимому, без кавычек и ироний. Но жаль… Жаль мне… Множество раз я листал, перелистывал и дочитывал до конца страницу, главу, книгу той или иной жизни своей – и каждый раз делал это, вздыхая об утраченном. И в этот раз будет так же, более того: сей раз – очень уж особенный, и скоро начинать. Но покамест, я расположился на самой вершине Инженерного замка и гордым оком своим озираю окрестности. Люблю панорамные виды. В полете – не совсем то: если на крыльях витаешь – досадуешь, что ощущения не вполне человеческие, своего рода – мезальянс впечатлений образуется; ежели на вертолете – грохот, запахи, тусклое оконце-иллюминатор, убожество… А вот со стационарной точки – любо-дорого: и круто, и по-человечески. Пару раз я взбирался на телебашню, – не понравилось, слишком урбанистично. Иногда выбирал шпиль Адмиралтейства, много раз на Исаакиевском куполе сиживал-стаивал, чаще же всего – верхом на моем любимом флюгере Петропавловского собора… А сегодня впервые выбрал шпиль Инженерного замка. Именно с него я и наблюдал, как Филарет творит, устами девушки, свое нехитрое заклинание и пятится, пятится в воду и растворяется в ней, чтобы вынырнуть где-нибудь э-э… В общем, путь он держит на Тибет, в свое логово, и пусть себе держит. Надо будет – достану, не спрячется, не ему со мной возможностями меряться. От меня никто не спрячется и ничто не уйдет, если я того пожелаю. А Светику и от меня подарок, для хохмы. Готов биться об заклад – да не с кем! – что она о моем подарке никогда не узнает и по простоте душевной даже не догадается, не отличит моего от Филаретова, что меня больше всего и прикалывает. Я безо всяких там рифм и бормотаний удваиваю ей срок «нестарения» и, вдобавок, еще вдвое замедляю процессы будущего старения. Но, поскольку заклинание вступает в силу немедленно, уже вступило, результаты будут таковы: три года, дарованные Филаретом и им же продленные, удвоенные, превращенные в шесть, прямо удвоенные мною, превращаются в двенадцать и вдвое продленные – становятся двадцатью четырьмя… Ого! Не слабо я размахнулся в щедрости своей! Причем – ни разу не целованный, в щечку не считать! Двадцать четыре года подряд она будет двадцатидвухлетней, а потом будет жить и поживать: четыре календарных года за год биологический… Чуть было сам не позавидовал… И все. И хватит рассусоливать. Нет, еще забегу наугад в ресторан, какой подвернется, поужинаю без водки – и в Пустой Питер, сразу, без дверей и прибамбасов, так надо! Тем более, что все нужное – при мне.
Словно бы я чувствовал, когда в своем одиночестве выгородил себе уголок предельного одиночества. Что бы мне выбрать, где устроить битву Вселенной с повелителем Вселенной? Это я повелитель, но Вселенную представляю с большой буквы, а себя с маленькой, потому что, все-таки, часть, как правило, меньше своего целого, если не считать парадоксов о равномощности математических множеств, а я – часть, грубая, зримая, безотрывная, чувствующая и пока еще мыслящая. Вот об этом-то у нас и пойдет нынче диспут…
Вывалился я из трактира-бистро около полуночи, сытый, трезвый и решительный, вышел на Невский и двинулся туда, к Дворцовому, чтобы гуляючи перейти через него, выйти на самый восточный край Васильевского острова, на Стрелку, на самый спуск, где пандус, мощеный булыжником, выводит прямо к Неве… Особенно весной мне нравится приглядываться к течению, искать условную границу, отделяющую Большую Неву от Малой: вот это льдинка туда-сюда болтается, на месте стоит. Ты уж скорей, смелей выбирай себе путь и протоку, а то так и растаешь на распутье, неприкаянная, неопределившаяся…
Народу очень много. И праздношатающееся большинство ползет в том же направлении, встречать белую ночь и разводить мосты. А мне не до романтики, признаться, и не до условностей, мною же придуманных, чтобы отделить один мой мир от другого: сворачиваю с тротуара, вхожу в первую попавшуюся дверь – и вот я в Пустом Питере… Интернет-клуб «Кво Вадис». Сколько компьютеров и все включены. И так безлюдно… Можно, пользуясь халявой, побродить по сети вчерашнего дня или просто грабануть владельцев на бутербродик-другой… Даже жалко, что уже поел… Ай, какое символичное название! «Камо» я «грядеши»? На Стрелку, сказано же. Пора дальше в путь-дорогу, только теперь уже по пустому Питеру, каков он был сутки назад. Это я тоже не случайно придумал, как не случайность и то, что в данную секунду в соответствующем Полном Питере коронка находится у Филарета, который, видать, не шутя опробовал ее и умудрился остаться в живых… Если бы я ее изъял в тот вечер, сейчас могла бы случиться некая накладка, а зачем она мне в такой ответственный час?
Стрелка. Половина первого. Ночь. Вода молчит, город молчит, корона затаилась, мое плечо не ощущает от него ни холода, ни жара, ни онемения… Пора начинать… Слева Петропавловская крепость, справа Зимний дворец, впереди далеко мой самый любимый Троицкий мост, если считать из больших разводных. Смотреть на его развод лучше всего не сбоку, а с торца, глазами бронзового Александра Суворова. А из малых я люблю Театральный и два деревянных, на Петропавловку ведущие: Кронверкский и Иоанновский.
Грустно мне. А почему именно здесь? Что это на меня нашло? Есть местечко и получше, и функциональнее. Елагин остров – вот что мне нужно. Пуповина сил земных, второй по значимости центр сложения магических энергий всех существующих типов. Первый – в Южной Атлантике, но мне и этот хорош. А может быть это я трушу, время оттягиваю?…
Может быть, но мне приятнее думать, что я не боюсь. И чего мне бояться? Стать стихией? Ураганом, дождем, водою, воздухом или пламенем? А может, действительно – стать?
Надеть на себя корону и отдаться вселенной, стать безотрывной частью ее, как она и требует, уступив место иной ее части, неведомой, незнаемой, той, что ждет своей очереди многие премногие миллионолетия? Сколько раз я был на волосок, на ангстрем от этого выбора – и все еще здесь, все еще существую… нет, я не боюсь: разве я не пытался усовершенствовать, и даже поторопить сей ход вещей, вырастив себе наследника, с тем, чтобы увидеть того, кто примет от меня мой венец и узрит, в свою очередь, мой… Я ведь не знаю, не видел и не осязал того, кто был до меня – да и был ли он? А я – есть. И я хотел знать своего наследника… Не моя вина, что все они покинули меня… Это были дети мои, плоть от плоти моей, дух от духа моего, мятущегося и сомневающегося во всем сущем, даже во мне и в себе… Тоска подзаживет и станет грустью… Я знаю.
Эта дурацкая корона… Эти дурацкие градины, солнечные гиперболоиды, вакуумные атаки… Нет в тебе мозгов, Вселенная. Вернее, в тебе они есть, но они как бы опосредованно тебе принадлежат, иначе бы ты, прибегнув к их услугам, придумала… Нет, это слово тебе не годится…. Иначе бы ты действовала иначе и принудила бы меня поступить по твоему. Ты и так управишься, если дать тебе волю, тупо и наугад наращивая усилия день ото дня, пока они не сравняются и не превзойдут мои, противодействующие твоим… Вот и эта пресловутая корона – Большой Взрыв один знает, да и тот неть и слабоумен, сколько времени она ковалась случайным образом и как долго меня искала…
