– Голодно, владыка.
– Ну жри тогда. Все это, – Велимир поленился описывать словами и мысленно очертил границы задания, – твое.
Голова разинула пасть и врезалась в полупрозрачную морозную стену. Послышался легчайший хруст – это поддался ледяной туман, а голова заурчала… И взвизгнула:
– Она твердая, владыка, больно кусать ее!
– Гм… Ого. Ну а сейчас?
– Теперь вкусно, владыка!
– Кушай на здоровье. – Велимир пожелал, чтобы одежда, вернее, остатки ее, согрелись и оттаяли – и так и случилось по слову его. Голова хрустела и чавкала довольно проворно, прорывая в тумане тоннели, а начала, согласно повелению Велимира, непосредственно вокруг его тела. За одну минуту голова очистила пространство метра в полтора кубических. Сама же она, в результате интенсивного обжорства, стала походить на футбольный мяч, а не на лицо – вот-вот лопнет. И лопнула! Точнее развалилась на две головы, каждая из которых с неослабевающей жадностью ринулась дальше объедать ледяной туман. Через минуту же участь постигла, в свою очередь, обе головы и их стало четыре. Потом три. – Одна из голов, войдя в раж, толстогубой пастью своей подобрала с мерзлой земли корону-браслет, вывалившуюся из разрушенного льдом и морозом свитера, вспыхнула кратким всполохом и даже ойкнуть не успела.
– С тупицами всегда так. Жрать только вот этот туман, понятно?
– Да, владыка, – чавкая, но внятно ответили шесть голов.
Туман не сдавался: на освободившееся пространство тяжело наползали новые клубы… глыбы… волны… – этого лютого морозного нечто, но голов стало двенадцать, потом двадцать четыре, потом сорок восемь, как догадался про себя Велимир, но уже поленился пересчитывать… Головы – несколько сотен их вполне заменили собою тучу, но не сплошную, а комковатую, – посуетились немножко, подбирая последние моли добычи и растаяли разом, никого не поблагодарив за обед из одного блюда.
– Вот и опять солнышко выглянуло из-за тучек, – противным голосом громко и нараспев сказал Велимир, глядя на небо сквозь обруч-корону. Пальцы, сдавливающие ободок, все время пытались онеметь, потерять чувствительность, но Велимир не позволял им этого, сил более чем хватало.
– Теперь делегаты от народных масс интересуются скромно, сохраняя достоинства и приличия: «Где отныне хранить брыкливую фиготинку с человеконенавистническими и к ним приравненными свойствами?» – И это законный вопрос, господа свидетели, ибо свитерок мой истлел, вместе с полупонтовым карманом, а на руке я уже его носить попробовал, спасибо. – Велимир, продолжая держать обруч пальцами левой руки, оглядел себя с головы до ног.
– М-да. Неприглядное зрелище. Некий, прямо скажем, бич бомжущий, а не солидный брокер преуспевающего финансового института! Такого типа и замуж никто не возьмет, не то что на дискотеку… – На Велимире были остатки джинсов на ремне, без обеих штанин, с прорехами, сквозь которые видны были черные трусы в мелкий белый горошек, мятые, но целые, – оп, и тоже рассыпались вместе с ремнем… Рубашка, свисавшая по плечам крупными лохмотьями, носки черные, чисто хлопковые, один спущен по щиколотку, другой истлел по то же место от воздействия тумана. Кроссовки… вроде бы в полном порядке, как ни поразительно. От штанов джинсовых – теперича ни ремня, ни кнопок, ни содержимого. Велимир порадовался за себя, что деньги он держал совсем не там, где простые люди, а под ногтями: когда было надо – совал руку в тот или иной карман и вытаскивал нужное количество купюр или монет, или жетонов для метро. А ключи? Вот что бы не догадаться – так же и ключи хранить, ногтей-то полно? Вон тот серый мусор у ботинка и есть, вероятно, набор ключей. А это что? Ах, ты мама дорогая! Кирдык служебному мобильному телефону. Велимир почесал обнаженное плечо, размышляя – сумеет ли он своими силами, не обращаясь в сервис-центр восстановить сим-карту? Да вроде пустяки. Главное – не забыть купить по дороге такое же точно «железо», взамен безвременно усопшего. Или воссоздать, по крайней мере внешне… Нет, не запарно, но лениться не стоит на ровном месте, да и Филарет почуять может.
Он пнул холмик из пластмассовой трухи, пошаркал подошвой, затирая его в землю.
На прохожих чихать он хотел, никто и не заметит его экстравагантных «одеяний», но в чем транспортировать сюсенькую короночку с пусеньким камушечком? Прикасаться ко всему этому очень уж не хочется, по крайней мере, сегодня. А придется, здесь же не оставишь. А почему бы, собственно, именно ее именно здесь и не оставить, гори она синим пламенем в геенне огненной! Взять вот так вот – и оставить. Рассказать Филарету, если у того возникнут вопросы, где что лежит, с подробным план-рисунком местности, пусть себе находит и дальше экспериментирует! Да, точно. А если случайный прохожий наткнется, как Светка в свое время, то и в светлый путь: владей, носи.
Велимир еще пару минут позволил себе мечтать подобным образом, понимая, что острейшее, лютейшее любопытство не позволит ему бросить на полдороге затеянное, а напротив, подтолкнет на дальнейшие эксперименты и изыскания, отдышался, сорвал с себя висящие и торчащие клочья и лоскуты бывшей одежды, вздохнул и поднял с земли злополучный обруч. Теперь уже правой рукой он упер один край ободка в ладонь, четыре пальца, кроме большого, наложил на противоположный край и сдавил во всю мощь.
– Ну, паскуда… Как себя чувствуешь, а? Знаешь ли ты, что паскуда – это субъект, который во зло другим притворяется беднее, чем он есть на самом деле? А? Сомну, с-сволочь…
Обруч поддался, сузился в остроносый вытянутый ноль – и медленно выправился в прежний вид.
– Да что за черт? – изумление Велимира ничуть не убавило в нем осторожности и перехватывать поудобнее – наспех совать туда-сюда пальцы и запястья, он не стал, хотя пальцам было… неудобно, не то что бы больно, но… – Такое ощущение, что я сам с собою играю в поддавки и в нападающие. Показалось бы, что ли, чудо-юдо анонимное?
Никто не аукнул в ответ, не предстал перед Велимиром в черном или белом сиянии, не захихикал из-за кустов или облака (не съеденного, разумеется, а одного из уцелевших, обычных), не начертал на земле или в воздухе непонятных, но грозных символов…
– Ну, ладно. Оставлю тебя здесь, а сам пойду, обновлю себе гардероб в ближайшем секондишнике на Удельной и да будет имидж мой краше прежнего! – Велимир с усилием разжал онемевшую от напряжения ладонь и в два приема стряхнул с руки вниз, под ноги коронку-обруч. Обруч послушно преодолел метровую дистанцию, неслышно стукнулся в ложбинку между двумя травяными холмиками, привалился наискось и замер, почти невидимый, по плечи в траве, тусклым камешком вверх.
– Пока, родной. – Велимир отвернулся и весело зашагал по дорожке, прочь от странного обруча, якобы к выходу. Он не собирался никуда уходить, и тем более оставлять на произвол судьбы недоразгаданную загадку – но кто бы мог знать об этом, кроме самого Велимира, а хранить в себе тайны он умел. Или не без оснований думал, что умел…
Концентрация всех его сил, физических и душевных, помешала ему вспомнить об отмене ограждающего заклятия, и, быть может, это спасло немало жизней людям, чьи возможности по выживанию были не столь высоки, как у него.
