– И что ты предлагаешь? – И этот толстый клыкастый тоже… явно не из числа союзников. Сейчас наедет. – И вообще зачем нам нужен сей мокроносый Алеша, по отчеству отъявленный мерзавец, каких свет не видывал, только еще и без колдовского наития?
– Верно он говорит! Пока еще не поздно, надо обдумать иные ходы. Нас за здорово живешь не взять, ни обманом, ни проклятой ихней волшбой! Вы же мужики, что же вы заранее портки обмочили, испугались рогатого ублюдка! Если надо, то я и сама…
Соныч так же соглашательски тряс бородкой, но Леха нутром угадал затаенное раздражение, даже ярость в раскосых его глазах. Щелкнула зеленая молния, и Дора ударилась затылком о спинку кресла. Из широко разинутого рта ее показалась кровь, Дора смолкла, явно будучи в шоке, но Соныча, похоже, вполне устроил результат, и он продолжил, как ни в чем не бывало:
– Да, Силыча мы все уважали, и было за что. И не потерпел бы он неуважения ни от одного из нас, ни от всех нас скопом, но… Земля ему пухом, как говорится, а живым требуется решать… Паренек нам явно лишний, во всех смыслах, Нилыч, я больше никого даже и предупреждать не намерен: еще шепотнешь заклятие за этим столом, как раз и отправишься крокодилов кормить, эксклюзивно тебе это обещаю. Адриан, ты меня взглядом не сверли… Злить меня сегодня никому не стоит!..
Так же ярко горели факелы в зале, по-прежнему виден был каждый завиток перловых инкрустаций на столешнице и в резных спинках кресел, но словно бы неуютно стало лучам, они уже не могли растопить подспудный мрак, льдиной-невидимкой придавивший плечи и головы собравшихся… Мара первая подала голос:
– Соныч, голубчик… Только не бей, я заранее признаю твой верх надо мною, дай слово сказать… Что же получается, господа хорошие? Всем нам вскорости придется очень туго от сатанинских сил, а тут вдруг старейший из нас, лучший из нас, готов бить своих же родичей: что Лешу, Алексея Петровича, что Нила с Адрианом, Дину? Как же так, Соныч? За что ты на своих родичей наскочил с обидами и проклятиями? Объясни, будь добр?
Назвавший себя Евсеем Касатоновичем осекся на полуслове, внимательно и кивая выслушал Мару и рассмеялся.
– Хм… Давно это было, весьма давно… в ту пору увлекался я дзэном и, отвергая суету, достиг шестой степени совершенства и чистоты в некоторых изотерических делах, да так преуспел, что наловчился слышать и понимать неодушевленную органику. Слушаете, нет? И вот однажды в горах остановился я ночевать в заброшенной хижине, развел костерок из сушеных бобовых стеблей да стручков, благо их в тот год вокруг навалом было, а сами бобы побросал в чугунок с водой – варить, дабы покушать без мяса, я ведь одно время воздерживался от греха… Да, сижу себе и слегка задремал. Вдруг слышу, бобовые меж собою переговариваются: зерна стручкам пищат: «Вы, мол, не чужие нам, за что же вы нас варить помогаете? Это так ужасно!» А те им шипят в ответ: «А мы что, песни тут поем? Сами сгораем безвинно! Не сердитесь на нас, о бобы!»
Евсей Касатонович смолк и поочередно повернул усмешечку налево, направо и с легким поклоном – персонально Лехе.
– Не раз и не два доводилось мне в своей жизни рассказывать эту историю… Как тут кто-то мудро сказал: жизнь сама наклоняет к решениям, как ей противиться? А? Ну давайте всех по очереди послушаем, глядишь – и отцедим дельное из неумных ваших препирательств. С кого начнем?
– С меня! – неожиданно брякнул Леха и так же, во весь голос, продолжил: – И на мне же закончим, поскольку решение есть и я его знаю!
– С тебя? И тебе уже ведомо решение? Так ли это, Алеша, сын Петра?
– С меня, Соныч, ты не ослышался! С меня, я сказал!
– Ну так, пожалуйста… Тс-с-с! В порядке очереди, судари и дамы, у мальчика голос режется. Излагай, но помни, что крик – оружие слабого и оружие слабое.
– Все очень просто. Моя бабушка… – Леха полуобернулся, задержал над правым плечом открытую ладонь, и Ирина Федоровна, поспешно втянув грозные когти, положила на нее свою, морщинистую и темную от времени. Внук собрал губы трубочкой и звучно, не стесняясь никого из гостей, чмокнул костяшки древних ее пальцев, усеянных старческой «гречкой», иссохших, но отнюдь не дряхлых. – …Моя бабушка все мне объяснила, в том числе и насчет инициации, для которой потребна живая кровь. С этой целью я попросил… и настоял… – Ирина Федоровна, поймав негодующий взгляд любимого внука, совладала с собой: украдкой вытерла глаза и вновь стала невозмутимым истуканом. – …Чтобы бабушка подыскала и принесла мне какое-нибудь режуще-колющее оружие, что она и сделала. В двух экземплярах, забыл сказать. Вот… – Леха извлек из сумки, не торопясь собрал и положил перед собою два метровых, если считать с рукоятями, кривых клинка, узких возле гарды и расширяющихся к острию. – Прошу любить и жаловать: мечи-кладенцы, оба готовы к бою и почти одинаковы, так что отличиями можно вполне пренебречь.
– И что ты, дуэль предлагаешь?
– Я бы предпочел, конечно, чтобы нашелся доброволец… любого пола, кто согласился бы заполнить собою жертвенный алтарь, но предвижу, что таковых… Нил Нилович?
– С чего бы это нам затевать дурацкие скоморошества, когда у нас и так имеется преотличный кандидат на жертвоприношение. А именно ты, наглый щенок!
– Ты не ошибся, кариес?
– Нимало! Еще и собаку сюда привел, наглец и пустоцвет!
– Ну извините… В таком оскорбительном тоне я не собираюсь поддержи… – Леха подхватил один из мечей, прыгнул изо всех сил животом на стол, проехал головой вперед и с размаху врезал по темени клыкастому толстячку. Меч, сантиметра не досвистев до лысого черепа, звякнул о пустоту, больно вывернулся из рук и полетел в сторону… Никто даже и шевельнуться толком не успел, разве что Дина, уже пострадавшая во время «вече», чуть пригнула голову, как Соныч уже поймал меч-кладенец прямо за рукоятку.
– Остроумно. Орел. Похож, ничего не скажешь. – Соныч нарочито лениво протянул руку с мечом, плашмя шлепнул Леху по спине. – Слезь со стола и сядь на место. Все-таки есть что-то истинное в этих новомодных теориях наследственности, коли на наших глазах они подтверждение имеют. Людишки возрастом не вышли, так острым разумом и наблюдательностью свое берут, потому и гены они придумали, а не мы. Сел? За этим столом, Алексей свет Петрович, никому из сидящих в креслах ранить соседа невозможно, а тем более убить. Гарнитур называется. А ты и не знал, бедняга… И советчица твоя не знала – да и откуда бы ей? Но хвалю обоих за изобретательность.
Нил Нилович сидел бледный от бешенства, но даже не шелохнулся в ответ, смолчал, только ноздри раздувались, да глаза перебегали с Лехи на Ирину Федоровну и обратно, он и ее ненавидел.
– А Дара как же? Ранена ведь, тобой же!
– Не кричи. Дора ее зовут. И ничего она не ранена, разве что язык прикусила. Да, Дора? Ну так и что с того, Алеша, истинный сын Петра? Мебель-то я лично столярничал, строгал, трудился, ужели после этого и мелочи себе не могу позволить?.. Нил Нилович, ты как насчет дуэли? Перчатка тебе брошена.
– Стол убери и саблюку мне дайте, ломтями кромсать буду. Из-за угла, скрадом – все мы храбрые… Убирай стол, чего тянуть! Живо, Соныч! Действительно, сразу все и решится. И эту хитрую старую гадину заодно сокрушу, зажилась сверх меры. И собаку!
