Фонарь, привязанный к верхушке шеста в руках Хаши, мерно раскачивался. Огонек внутри фонаря оставался неподвижным, язычки пламени как будто замерли. «Странно, - думала Пенна, - давно уже не было на душе такого покоя…»
Она не ощущала ровным счетом ничего. Теперь, когда все чувства оставили ее, она вдруг начала отдавать себе отчет в том, как много их, оказывается, было: раздражение, любопытство, печаль… Да, печали, пожалуй, больше всего. Эмоции сопровождали каждый ее шаг, каждое мгновение, прожитое ею. Как же легко ей стало, когда она избавилась от них как от ненужного груза! Ни восторга, ни даже обыкновенной радости по этому поводу она не испытывала. Вообще ничего. Пустота. Блаженный полусонный покой. Истинный отдых для вечно тревожного сердца.
Пенна не знала, как с этим обстоят дела у троллоков, но подозревала, что сходным образом: во многом троллоки не слишком отличаются от людей.
Она заметила, что у Гирсу, хоть тот и был связан, появилась на губах глуповатая улыбка - улыбка идиота, испытывающего полное довольство. Очевидно, плененного троллока совершенно перестала беспокоить его будущая участь. Даже то обстоятельство, что он связан и прикручен к двум шестам, как жертвенное животное, его не волновало. Его куда-то везли, о нем как-то заботились - вот и все, что он воспринимал из окружающего.
Пенна широко зевнула. Кто говорил, что болота - опасное место? Здесь так хорошо… так спокойно! И кто утверждал, будто скука разъедает душу? Скука так целительна…
Хазред поглядывал на процессию с насмешливым любопытством. Интересно ведут себя троллоки, очутившись посреди Топи-Душеедки. Один за другим погружаются в бездумный покой, начинают расслабленно улыбаться, даже слюнку изо рта пускают… И это - старейшины и воины! А Гирсу? Вот уж не думал Хазред, что его лучший друг позволит так с собой поступать! Ведь он намеревался, кажется, стать могучим, выдающимся воином, чью память будут чтить в веках!…
Сам Хазред никакому отупению, разумеется, поддаваться не намерен. Его надежно защищает серебряный доспех. Разумеется, проводник хорошо знает свое дело. Хаши - выдающийся проводник. Его фонарь действительно поглощает все эмоции, так что здешние чары бессильны против путешественников. Болото напрасно расточает на них свои ядовитые испарения - никто не реагирует ни на призыв немедленно кинуться в топь, спасая неведомую красавицу (и утонуть в ближайшей трясине), ни на естественную потребность живого существа удирать со всех ног, спасаясь от выросшего рядом с тропинкой монстра (чтобы, естественно, утонуть в ближайшей же трясине), ни на вызов со стороны мелких и зловредных зеленокожих тварей, которые пляшут на тропе перед путниками, приглашая сразиться с ними (и, опять же, бултыхнуться в ближайшую трясину).
Хазред знает цену всем этим видениям. Он запросто разгонит их собственной могучей магией. Он ведь обладает серебряным доспехом! Сейчас Хазред поднимет руку, и все эти жуткие твари разбегутся в страхе и трепете. Заранее улыбаясь и предвкушая потеху, Хазред взмахнул руками… пошатнулся… и едва не рухнул в ближайшую трясину! В последний момент его поддержали другие троллоки, которые, как казалось, совершенно не обращали на него внимания.
– А, Хазред, и ты здесь! - только и сказали они.- Мы думали, ты остался в другом месте.
– В каком? - осведомился Хазред, но ответа не получил: троллоки сразу же опять позабыли о его существовании.
Проводник не обратил на это маленькое происшествие никакого внимания. Он торопился закончить работу. По его поведению никак нельзя было заключить, скоро ли конец Топи-Душеедке: он просто шагал и шагал, все так же ровно и размеренно. И вдруг он остановился.
– Мы у цели. - просто сказал он, повернулся к путешественникам спиной и отправился в обратный путь.
Троллоки проводили его глазами. Уже сгущались сумерки, и впереди видны были яркие огни, заманивающие путника в ловушку: они подпрыгивали в воздухе и плясали, явно предвкушая лакомую добычу. Виден был и фонарь на шесте проводника Хаши. Он пылал так ярко, что, казалось, мог соперничать с заходящим солнцем: там, в неподвижном язычке пламени, перегорали все эмоции, которые проводник забрал у своих подопечных.
А путники, оставшиеся на другом берегу «переправы», обессилено опустились па сырую траву. Им казалось, что Хаши полностью опустошил их.
Глубокая тоска накрыла их черным покрывалом. То, что посреди топи представлялось благом, теперь обернулось собственной противоположностью. Я никогда не подозревала, что случаются в жизни такие черные полосы, - думала Пенна. - По сравнению с этим смерть выглядит как благо».
Она смотрела на свои связанные руки, остро ощущая свое унижение. Ей было невыразимо стыдно, потому что окружающие видели, как низко она пала. Сдалась в плен каким-то троллокам! Она не смела даже в мыслях представить себе священный лотос Архааля, потому что не была достойна помышлять о подобных предметах.
Величайшее уныние охватило и всех ее спутников. Некоторые посылали проклятия Хаши, который наверняка потому и выглядит бодряком, что высасывает всю энергию из путешественников. И еще вопрос, кто такой этот Анберрас, который прикидывается женщиной. Наверняка злодейский черный маг в обличье дурачка.
На сей счет разгорелся нешуточный спор между двумя троллоками, который закончился дракой. И только насажав друг другу синяков и вволю намахавшись кулаками, троллоки остановились и начали улыбаться.
– А здорово мы!… - проговорил один.
Другой тщетно боролся с ухмылкой, которая в конце концов расцвела на его физиономии.
– Да уж! Все Топь-Душеедка! И ведь пока на себе не испытаешь - ни в жизнь не поверишь, что такое бывает!…
Гирсу молчал, не считая возможным вмешиваться в подобный разговор, но и он явно чувствовал облегчение. Постепенно мрачное настроение развеивалось.
– Никто не покончил с собой, - констатировал старейшина, - и тропа благополучно перейдена. Считаю, что нам повезло. Все мы проявили себя героями. Таково мое мнение.
– А что, случались самоубийства? - заинтересовался один из воинов.
Старейшина с важностью кивнул:
– Разумеется, случались, и не по одному разу! Были такие, что впадали в беспросветное отчаяние и резали себе горло. Раз! И ножом… Раз! И ножом… И так пока окончательно не перережут. А остальные тупо смотрят. Я сам видел. Пока на лоскуте кожи голова не повисла, все не мог остановиться - резал и резал, резал и резал…
– Здорово! - восхитился троллок.
Они заночевали на краю топи, разложив в лагере четыре костра и установив дежурство. Не столько возможного побега пленных боялись, сколько нападения ночных тварей, но темное время суток миновало благополучно и без особых происшествий.
По утрам с пленниками было особенно много возни: их развязывали, чтобы они могли пройтись по важным надобностям, а потом еще и кормили. Пустая трата провизии, по мнению большинства троллоков, но старейшина считал, что это необходимо:
– Мы стражи закона и слуги справедливости, а не убийцы. Корм для Ужаса Исхара должен быть доставлен на место, по крайней мере, живым.
