– Я всего лишь удивилась, что вы намереваетесь осмотреть мою рану в такой темноте, - закончила наконец Пенна.
– Темнота? - Игинуш даже подпрыгнула от негодования. - Где это ты углядела здесь темноту?
– Везде, - ответила Пенна.
– Да сейчас ведь ясный день! - возмутилась Игинуш. - Ясный день! И все светло, как ясным днем!
– Но не в этой хижине, - стояла на своем Пенна, чувствуя, впрочем, себя с каждым мгновением все более глупо.
Похоже, она слишком гордилась собственной способностью видеть во мраке… Если сама Пенна отчетливо различает здесь предметы, то почему отказывает в подобном же умении Желтой Игинуш? Может быть, старушка обладает этим свойством в той же мере, что и Пенна, если не больше!
– В этой хижине - самый ясный свет из возможных! - отрезала Игинуш. - Потому что она желтая, а желтый - цвет солнца. И цвет моей кожи, а я светлое создание, поверь, хоть и не вполне человеческое. Ты уже догадалась об этом, но это тебя не касается, так что держи свои догадки при себе, иначе я сверну тебе шею. Кроме того, я вижу в любой темноте, если есть хоть малейший лучик. Если нет лучика, тогда слепну и я. Но такое случается крайне редко. Только в безлунную ночь, если небо затянуто облаками. Вот как сегодня. Впрочем, ты должна понимать такие вещи. Если я не ошибаюсь, твое тело изменено магией… Да, я ощущаю это.
Она приблизила длинный хрящеватый нос к Пенне и быстро обнюхала свою собеседницу.
– Я даже могу, кажется, определить, что это была за магия…
– Почему вы говорите о безлунной ночи, когда небо затянуто облаками? По-моему, сейчас еще день, - возразила Пенна. Ей очень не хотелось говорить о том магическом воздействии, которому она подверглась.
Старушка охотно сменила тему.
– Но ведь настанет и ночь! - ответила Игинуш. - Впрочем, до этого у нас еще будет время. Покажи ногу. Ты ведь за этим пришла.
Она быстро уселась на пол рядом с Пенной и сдернула повязку с раны. Как и подозревала Пенна, нога начала распухать, фиолетовое пятно вокруг укусов разрасталось.
Старушка долго мяла кожу Пенны пальцами, которые оказались на удивление сильными. Девушка морщилась и кривилась, кусая в кровь губы, чтобы не закричать от боли. Игинуш не обращала ни малейшего внимания на то, что причиняет своей пациентке сильные страдания.
Она давила на края раны, выцеживая оттуда гной и какую-то дурно пахнущую жидкость, плевалась и втирала свою слюну в ранки. Пенна никогда не подозревала, что слюна может так жечь.
Несколько раз Игинуш вставала и уходила куда-то в глубину помещения, где возилась с посудой. Очевидно, на углях у нее стояли горшки с какими-то целебными отварами, потому что после очередной отлучки Игинуш вернулась с небольшой плошкой, в которой что-то булькало. Пенна с ужасом посмотрела на целительницу, но та даже не глянула в ответ. Игинуш опустила длинный нос в отвар, втянула ноздрями содержимое плошки, подержала в носу, а затем с шумом выпустила обратно. И не успела Пенна даже ахнуть, как раскаленный отвар был вылит прямо ей на ногу.
Девушка не выдержала - она пронзительно закричала, выгнулась дугой и принялась колотить кулаками по земляному иолу хижины.
Игинуш захохотала, откинув голову назад и уставив мокрый нос в потолок, с которого свисали мешочки с травами и клочки соломы, в которых гнездились пауки и незримые жуки, чье присутствие выдавало постоянное шуршание.
– Я же говорила, чтобы ты не жаловалась! - произнесла наконец старуха. - Что, жжет?
– Жжет! - сквозь слезы выговорила Пенна.
– Ничего, зато все сожжет, ничего не останется.
– Что значит - «не останется»? - Пенна так испугалась, что даже позабыла о боли. - Вы сожгли мою ногу?
– Только яд, - ответила старуха. - У тебя ведь нет ни денег на деликатное лечение, ни времени на долгое лечение, не так ли? Вот и пришлось дать тебе средство сильное и жестокое. Я спасла тебя от смерти, а ты развлекла меня воплями.
– Вас развлекают крики боли? - Пенна, казалось, не верила собственным ушам.
– Меня развлекает все, моя милочка, - ответила старушка. - Все, что не похоже на мою жизнь. Люди, которые смеются. Люди, которые кричат. Люди, которые едят мясо. Люди, которые пьют воду. Живые младенцы, мертвые младенцы. Еретики-архаалиты… - Глаза Игинуш сверкнули, но тотчас погасли, и она продолжила перечисление: - Старики со скрюченными пальцами. Младенцы в утробе. Распятые демоны. Умирающие от чумы, которые умоляют спасти их.
– Вы видели людей, умирающих от чумы? - тихо спросила Пенна.
– Видела, а что такого? - отозвалась старушка невозмутимо. - Страх смотреть, как туман пожирает их тела изнутри, а потом уж от человека ничего не остается, одни только глаза глядят из тумана… После и в глазах начинает кружиться туман, один сплошной туман, и только взгляд еще моргает из белой мглы, один только взгляд - он исчезает последним. Будто ты такого не видела!
Пенна покачала головой:
– Вы читаете мысли?
– Только души, - успокоительным тоном отозвалась целительница. - Но я никому не скажу. Ты ведь еретичка и поклоняешься злому магу, от которого пошли все беды Лаара. Но я никому не скажу, никому не скажу.
Пенна вспыхнула - но прикусила губу.
– Конечно, вы никому не скажете, матушка, - сквозь зубы процедила Пенна. Она коснулась своего кинжала.
Ответом был кудахтающий смешок. Игинуш весело хлопала себя руками по бокам, как настоящая курица.
Пенна не верила собственным глазам. Кинжал сделался мягким, как будто превратился вдруг в тряпичную игрушку. А ведь Игинуш не применяла никакой магии! Она не творила заклинаний, не водила руками, не пользовалась предметами, заключающими в себе сверхъестественную силу. Она просто засмеялась, и этого оказалось достаточно, чтобы обезоружить воина.
– Никто не может причинить мне зла, милочка, - объяснила Игинуш. - И все потому, что я тоже никому не причиняю зла. Тебя ранило порождение тумана, Кары богов, где-то там, далеко на болотах. Ты боялась признаваться в этом, потому что ходят слухи о том, будто покусанные тварями из чумного тумана, мол, сами вскорости превращаются в умертвий и бродят среди живых в поисках поживы. Но это не всегда так. Уж поверь мне! Я вижу подобные вещи. Я всех вижу насквозь, даже когда мне этого не хочется. Я и тебя насквозь вижу, милочка моя. До чего же ты глупа!
Пенна судорожно перевела дыхание. А Желтая Игинуш низко наклонилась над ней. Близко-близко Пенна видела многослойные лохматые одежды старушки, дряблую желтую кожу на ее шее и подбородке, гирлянды дешевеньких бус - нанизанного на нитки хлама вроде разрисованных черепков, палочек, сушеных листьев, монеток, ракушек и тому подобного…
– Нехорошая тайна в тебе прячется, милочка, - прошептала Игинуш.
Будь Пенна не так обессилена болью, потерями и перенесенными испытаниями, она бы заметила, что старушка нарочно перешла на особый тон, каким, по мнению городских кумушек, и должны говорить целительницы: нараспев, вкрадчиво.
