Хильдис Коот помрачнел, как грозовая туча, и коротко взглянул в зерцало, словно боялся, что оно разлетится под его взглядом. Но стекло сияло девственной чистотой, и в его незамутненной толще шевелилась нелепо искаженная фигурка самозванца, восседающего в кресле, точно на троне. Крондак продолжал улыбаться — казалось, он забыл, что в этом больше нет нужды. И все же что-то неуловимо изменилось. Лишь мнимый Адрелиан, кажется, ничего не замечал.
— Так меня, сталбыть, теперь признали, — он дернул головой, словно у него затекла шея, и поудобнее устроился в кресле. — Сами видите: сижу во дворце, и обращаются ко мне не «Эй, увалень!», а по-правильному, лордом-регентом величают…
— Да уж, — фыркнул Реас Фаркхарл. — Для увальня он мелковат.
— Скажи мне, почтенный… — Крондак укоризненно покосился на экзекутора и подошел к самозванцу. Капюшон, который отец-дознаватель так и не снял, отбрасывал на его бледное лицо сероватую тень. — Кто тебе так удружил? Кто тебя во дворец привел, кто объяснил, что к чему?
— Да кто ж его знает , сай визитор . Виноват, не спросил. Но ежели увижу, непременно узнаю и поблагодарю. Может, и награжу… по-амператорски. Хороший человек. Вытащил меня, сталбыть, из-под балки, когда там все падать пошло. А там сказал: ты, сталбыть, не выделывайся… ну, он иначе сказал, по-благородному… сразу за все дела не берись, а поначалу сиди тихонечко, присматривайся. Я уж старался. Но не такой я человек, чтобы тихо сидеть. Я, можно сказать, всю жизнь тихо сидел! Пока тут всякие саи знатные творили, что их левая пятка желает… Я б, может, так бы все повернул…
— А каков он из себя был? — спросил Хильдис Коот. Его голос внезапно стал глухим и очень усталым.
Адрелиан — он же Фарин Домкс — почесал затылок, и на его лице отразилась напряженная работа мысли.
— Да Архааль его знает… — он печально вздохнул. — Здоровый — повыше вас, сай бискуп. Брюхо вроде не толстое, но дородность в теле есть. Вроде чернявый, как эрладиец. А вот на лицо… Убей, не помню. Вы б винца принести распорядились, что ли… Чтоб память, так сказать, освежить.
Епископ поджал губы, так что рот его сделался похожим на неровную щель, махнул рукой. Лицо лже-Адрелиана застыло, словно превратилось в восковую маску. И внезапно стало очень тихо.
— Никакое вино ему не поможет, — проговорил Коот. — Скорее всего, наш доброжелатель воспользовался личиной — таким он его и запомнил… — он покачал головой и заговорил, подражая Домксу — Отец Райв, вы б сходили, что ли, проведали, как там почтенный магистр Анволд почивают. Может, так сказать, оклемались опосля магического-то допроса…
Когда тяжелая дверь захлопнулась, епископ оглядел своих помощников, потом устремил взгляд к потолку. Под потолком начинали сгущаться тени — полупрозрачные, теплые, словно впитавшие в себя сияние солнца, чьи лучи две стражи назад пронизывали просторный зал. Толстые балки, вытесанные из цельных дубовых стволов, будто обтянули черным кандийским атласом, таким мягким, что рука сама просится к нему прикоснуться.
В зале по-прежнему царила тишина. Не напряженная, гудящая тишина ожидания. Не тишина, возникающая, когда счастье или горе столь велико, что слово изреченное не в силах его передать. Казалось, в этих стенах свершилось что-то постыдное.
— Вы когда-нибудь видели увальня, отец Реас? — нарушил молчание епископ. — Живого, не нарисованного?
Экзекутор покачал головой.
— А я видел, — его светлейшество подошел к одному из кресел, мимоходом бросив взгляд на неподвижного лже-Адрелиана. — Во время похода к Тул-Багару. Это огромная зверюга, похожая на огра — если встанет на задние лапы, то будет и покрупнее. Но на задние лапы она поднимается крайне редко, почему-то ей проще передвигаться на четвереньках. Шкура у нее не зеленая, а светло-бурая, поскольку живет этот зверь среди скал, и хвост имеется — вроде посудного ершика. Возможно, увальни когда-то были разумны, как огры и тролли. Во всяком случае, когда такая тварь смотрит тебе в глаза, начинаешь подозревать, что это так. Увалень, который подобрался к нашему лагерю, даже не попытался на нас напасть, только скатил вниз несколько крупных валунов — явно без злого умысла. Кстати, увальнями их прозвали именно из-за милой привычки разваливать горные склоны. И снордлинг по имени Хельмир, который был нашим проводником, увидев это, спросил меня: «Если под его лапами так трещат камни, что же будет с нашими доспехами?»
Глава пятая Сойдутся все пути…
Флайри разбудило солнце. От его яркого, оголотело-белого света почему-то щекотало в носу. Она открыла глаза, но тут же зажмурилась снова, села и заморгала, пытаясь избавиться от разноцветных пятен, плавающих перед глазами.
Остро пахло нагревающейся сухой землей. Порывы свежего ветра теплого ветра доносили тысячи иных запахов, перемешивая их, подобно безумным некромантам, на старости лет решивших вступить в гильдию составителей благовоний, но не сумевших изменить былым пристрастиям.
Послышался странный певучий звук, и Флайри обернулась.
Тэм танцевала. Никаким иным словом это нельзя было назвать. Утреннее солнце ослепительно вспыхивало на лезвии ее меча, стекая по нему расплавленным золотом. Потом клинок превратился в огромную серебряную воронку… и снова замер.
Не было слышно ни шороха камушков, ни стука каблуков. Казалось, воительница не касается земли — вот-вот взлетит в воздух и поплывет над степью, удерживаемая лишь взмахами широкого пленчатого крыла.
Внезапно наемница, словно почувствовав взгляд Флайри, остановилась и замерла. Прозрачный веер в ее руке сложился, превратившись в сверкающий клинок аккенийского меча.
— Ну как, выспалась? — весело спросила Тэм.
Флайри не ответила. Она все еще не могла оправиться после того, что видела несколько ударов сердца назад.
Наемница вернула меч в ножны, вытащила из сумки очередное мокрое полотенце и вытерла блестящий от пота лоб.
Она сияла. Солнце превратило ее волосы в бронзовый нимб, украсило огненной россыпью кожу. Она походила на юную адептку магической школы, только что получившую звание мага…
— Ты не ложилась? — пробормотала Флайри.
Тэм беззаботно отмахнулась.
— Успею отоспаться. Надо же было кому-то стоять на карауле.
Сборы много времени не заняли. В сумке у Тэм оказалось немного вяленого сыра, мешочек семян «плакучего ореха» — ползучего кустарника, что как сорняк плодился всюду, где в земле была хоть капля влаги, — и вяленые фрукты. Наемница почти не ела — «чтобы меньше пить хотелось». По ее словам, до ближайшей деревни, именуемой Радуна, осталось не так много, так что вечером у них будет и кров, и стол. Правда, при этом они заметно удалялись от тракта. Флайри поспешила напомнить об этом Тэм.
Наемница нахмурилась и прикусила губу, потом полезла в сумку и вытащила карту.
— Радуна здесь, — она ткнула кончиком пальца в небольшую точку. — Вот Околомна, вот «Чаша»… значит, мы где-то тут. Видишь, как тракт изгибается? Если из Радуны мы возьмем на запад, то через два дня выйдем к тракту.
