– Ты уж помаленьку привыкай, ведь это лишь вопрос времени, – посоветовала Кей. – Наши уже в семнадцати милях от Рима, или где они там...
Следующие десять минут обсуждалось положение дел в Италии, затем перешли к теме секретного оружия Гитлера, самой популярной в те дни.
– Вы знаете, что во Франции немцы разместили гигантские пушки? – спросила Бинки. – Правительство пытается это дело замолчать, но у Коллинс с Баркли-Сквер в одном министерстве есть приятель. Он говорит, снаряды тех пушек достанут аж до северных окраин Лондона. Будут сметать прям целые улицы.
– А я слыхала, – начала Микки, – немцы собирают в пучок какой-то луч...
Катер накренился – кто-то взошел по сходням. Все это время Кей прислушивалась к шагам.
– Это Хелен, – прошептала она, ставя на ящик стакан. – Помните: ни слова о пижамах, днях рождения и всяком таком.
Раздался стук, дверь открылась, и появилась Хелен. Кей встала, чтобы помочь ей спуститься по ступенькам, и чмокнула в щеку.
– Привет, милая.
– Привет, Кей, – улыбнулась Хелен.
Ее холодная тугая щека была гладкой и нежной, как у ребенка. Под помадой чуть шелушились обветренные губы. Хелен огляделась, разгоняя клубы дыма.
– Боже, у вас тут как в турецком гареме. Хотя я там не была.
– Я бывала, дорогуша, – сказала Бинки. – И могу сказать: гаремы шибко переоценивают.
Хелен рассмеялась.
– Привет, Бинки. Здравствуй, Микки. Как вы?
– Нормально.
– Припадок боевитости, дорогуша. Как ты?
Хелен кивнула на стаканы:
– Станет хорошо, когда нечто подобное окажется внутри меня.
– Мы пьем «буравчик» – не возражаешь?
– Сейчас я заглотну и толченое стекло, если в нем будет капля спиртного.
Хелен сняла пальто и шляпку, взглядом поискала зеркало, но не нашла.
– Наверное, ужасно выгляжу? – Она пыталась поправить волосы.
– Выглядишь прекрасно. – Кей обняла ее за талию. – Давай садись.
Они сели. Бинки с Микки занялись новой порцией коктейля, все еще обсуждая секретное оружие.
– Невидимые лучи... В жизни не поверю, – говорила Бинки.
– Все хорошо, милая? – шепнула Кей, губами вновь касаясь щеки Хелен. – Паршивый выдался день?
– Нет, не особенно, – ответила Хелен. – Как у тебя? Что делала?
– Совсем ничего. Думала о тебе.
Хелен улыбнулась:
– Ты всегда так говоришь.
– Потому что всегда думаю. Сейчас тоже.
– Да? И что ты думаешь?
– О-о! – сказала Кей.
Она думала об атласной пижаме. Представляла, как застегивает блузу на обнаженной груди Хелен. Как рука скользит по ее бедрам и ягодицам, обтянутым перламутровым шелком. Кей стала поглаживать бедро Хелен, вдруг зачарованная его восхитительной выпуклостью и упругостью; она вспомнила слова Бинки и подумала, как сильно повезло ей самой, изумляясь тому, что Хелен, теплая и красивая, гладкая и живая, вот здесь, совсем рядом, на этом смешном, похожем на сабо кораблике, и можно ее коснуться.
Хелен посмотрела ей в глаза и сказала:
– Ты пьяная.
– Надеюсь. Это мысль. Напейся тоже.
– Напиться и побыть с тобой три четверти часа? Чтоб потом проспаться в одиночестве?
– Поехали с нами на станцию. – Кей вверх-вниз подвигала бровями. – Я покажу тебе заднее сиденье своего фургона.
– Балаболка! – засмеялась Хелен. – Что с тобой?
– Просто я влюблена.
– Эй вы! – громко сказала Бинки, передавая Хелен стакан. – Я бы не пришла, если б знала, что тут устроят обжиманцы. Хорош тискаться, а то мы с Микки чувствуем себя девицами, которых никто не приглашает танцевать.
– Мы по-дружески, – ответила Кей. – Вдруг мне сегодня башку оторвет? Приходится использовать губы на полную катушку, пока они есть.
– Я делаю то же самое, – подняла стакан Бинки. – Вот так.
В шесть часов на соседней барке заговорило радио; подруги открыли дверь и послушали новости. Затем стали передавать легкую музыку; дверь затворили, потому что сильно тянуло холодом, но Микки раздвинула окошко, и танцевальные мелодии доносились под аккомпанемент стрекота и плеска проходящих баркасов и глухого стука лодок о причал. Текла плавная мелодия, болтали Бинки с Микки, Кей легко поглаживала Хелен по спине. От тепла и джина Кей разморило.
Хелен потянулась за своим стаканом и чуть смущенно взглянула на Кей.
– Представляешь, кого я сегодня встретила? – спросила она.
– Понятия не имею. Кого же?
– Твою подругу. Джулию.
– Джулию? – уставилась Кей. – Джулию Стэндинг?
– Да.
– В смысле, на улице?
– Нет. То есть да. Но потом мы выпили чаю, там вагончик возле моей службы... Она осматривала дом неподалеку... Ну, эта ее работа, ты знаешь, с отцом.
– Да, конечно, – проговорила Кей.
Она старалась отогнать мешанину чувств, которая всегда возникала при одном лишь имени Джулии. «Не будь дурой, – сказала она себе, как обычно. – Это пустяки. Все было слишком давно». Но она знала, что это не пустяки. Кей попыталась представить Хелен и Джулию вместе: вот округлое детское лицо Хелен, растрепавшиеся волосы, обветренные губы; а вот Джулия – спокойная и уравновешенная, точно прохладный темный самоцвет...
– Все было нормально? – спросила Кей.
Хелен смущенно рассмеялась.
– Да. А как иначе?
– Не знаю.
Бинки услыхала разговор. Она тоже знала Джулию, но совсем чуть-чуть.
– Это вы про Джулию Стэндинг говорите?
– Да, – неохотно ответила Кей. – Сегодня Хелен с ней встретилась.
– Правда? Ну и как она? По-прежнему выглядит так, словно всю войну ела мясо по-татарски и стаканами хлестала молоко?
– Ну, наверное, – замигала Хелен.
– Чертовски хороша, правда? Хотя, не знаю... Такая красота мне всегда почему-то казалась несколько холодной. Как считаешь, Микки?
– Нормальная красота, – буркнула Микки, глянув на Кей; она знала больше Бинки, которая не унималась:
– Она все еще занимается этим делом – бродит по разрушенным домам?
– Да, – ответила Хелен.
Микки прищурилась, взяла стакан и пробормотала:
– Пусть бы разок попробовала вытащить кого-нибудь из-под развалин.
Кей засмеялась. Не зная, что ответить, Хелен приложилась к стакану.
– Кстати, о жмуриках в развалинах, – сказала Бинки. – Дорогуша, ты слыхала, чем пришлось заниматься бригаде с восемьдесят девятой станции? Фрицы долбанули по кладбищу, половину могил разворотило, гробы выкинуло наружу.
