Я попросила для нее у миссис Крем маленькое круглое зеркало. Она взяла его дрожащей рукой и поднесла к лицу, чтобы мы обе в него заглянули. Я вспомнила время, когда она одевала меня в своей гостиной и говорила, что мы сестры: какой веселой была она тогда, какой пухленькой и беззаботной! Прежде она любила смотреться в зеркало и прихорашиваться — для Джентльмена. А теперь — я поняла это, поняла по одному брошенному вскользь взгляду — ей нравится быть бледной и измученной. Она, верно, надеялась, что такой он ее не захочет.
Надо было мне раньше открыть ей, что все равно захочет, что бы она ни делала.
Прямо не знаю, что он с ней такое сотворил. Я лишний раз старалась с ним не заговаривать. Исполняла послушно все, что от меня требовалось, но словно во сне, как бесчувственная, старательно изгоняя любую мысль и всякое чувство, — и неизвестно, кто из нас был несчастнее: она или я. А Джентльмен, надо отдать ему должное, переживал. Он лишь ненадолго заглядывал к ней — поцеловать ее или попугать, все же остальное время он проводил в гостиной миссис Крем, курил сигареты — дым поднимался к нам через щели в полу, смешиваясь с запахом мяса, ночного горшка, постельного белья. Пару раз он уезжал на конные прогулки. Он ездил намеренно, чтобы выведать про мистера Лилли, но узнал только, что, по слухам, в «Терновнике» случилось неладное, но что точно — никто сказать не мог. По вечерам он стоял у забора на задворках дома, любовался на черномордых свиней. Или прогуливался вдоль домов или вдоль погоста. Да так, будто знал, что мы за ним наблюдаем, — не той размашистой походкой, как прежде, когда раскуривал у нас на глазах сигареты, — теперь каждый шаг он делал с чуткой осторожностью, словно спиной улавливал наши взгляды.
Потом, вечером, я раздевала Мод, он возвращался, а я уходила к себе и лежала одна, зарыв голову в подушку, вжимаясь ухом в хрусткий соломенный матрац.
Да, еще следует признать, что сделал он это с ней всего лишь раз. Наверное, решила я, боится, что она понесет. Но есть и другое, что, вероятно, он вполне мог с ней делать не без удовольствия, раз теперь знает, какие у нее нежные руки, какая гладкая кожа, какие теплые и шелковистые у нее губы.
И с каждым днем, отмечала я, входя в ее комнату, она становилась все более бледной и худой — краше в гроб кладут, а он, перехватив мой взгляд, все теребил усы, и не чувствовалось в нем прежней уверенности.
Ведь он, злодей, все-таки знал, на какое грязное дело идет.
В конце концов он послал за доктором.
Я слышала, как он пишет письмо в гостиной миссис Крем. С доктором этим он был знаком лично. Думаю, у того было темное прошлое, наверняка зарвался как-то по женской части, вот и перешел в психушку, где поспокойнее. Но темное прошлое — это для нас даже хорошо. Джентльмен не посвятил его в наш план. Он не из тех, кто делится выручкой.
Случай и без того был слишком очевидным. И еще миссис Крем подтвердит. Мод молоденькая, с придурью, ее и без того долго держали взаперти. Со стороны казалось, она любит Джентльмена, а он — ее, но, как только они поженились, она буквально стала чудить.
Думаю, любой врач на его месте, выслушав Джентльмена и посмотрев на Мод и на меня — какие мы стали, — поступил бы так же.
Он привез с собой еще одного человека, тоже врача, ассистента. Потому что, для того чтобы забрать леди, требуется заключение двух врачей. Приют этот располагался близ Рединга. Карета была странная, с ребристыми занавесками, какие бывают на слуховых окнах, сзади торчат острые пики. Но приехали они не с тем, чтобы забрать Мод — во всяком случае, не в тот раз; для начала им надо было ее осмотреть. А забрать — позже.
Джентльмен отрекомендовал их как своих приятелей-живописцев. Ей, казалось, было все равно. Я, с ее позволения, вымыла ее и чуть-чуть причесала, вернее, лишь пригладила ей волосы, потом оправила на ней платье, после чего она пошла и молча села у окна. И, только увидав карету, округлила глаза и часто-часто задышала — а я все думала, заметила ли она, как я, решетки на окнах и пики. Врачи вышли из кареты. Джентльмен сказал им что-то, они пожали друг другу руки и, сгрудившись, стали о чем-то беседовать, изредка поглядывая на наше окно.
Потом Джентльмен вошел в дом, а они остались на улице его ждать. Он поднялся наверх. Он потирал руки и улыбался.
Сказал:
— Ну, кто к нам приехал! Это мои друзья Грейвз и Кристи, прямо из Лондона. Помните, Мод, я вам о них рассказывал? Представьте себе, они никак не могли поверить, что мы и впрямь поженились! И вот прибыли из Лондона, чтобы поглядеть на чудо собственными глазами.
Он улыбался. Мод на него и не взглянула.
— Не возражаете, дорогая, если я приглашу их к вам? Я их оставил с миссис Крем.
Я слушала, как внизу, в гостиной, они тихо и важно переговариваются. Я знала, о чем они будут спрашивать и что ответит им миссис Крем. Джентльмен ждал, что скажет Мод, но она ничего не сказала, и он посмотрел на меня:
— Сью, можно вас на минутку?
И сделал знак глазами. Мод взирала на нас и непонимающе моргала. Я вышла следом за ним на площадку, и он закрыл за мной дверь.
— Думаю, надо оставить нас наедине, — сказал он тихо, — когда они поднимутся. Я буду при ней — тогда она начнет нервничать. С тобой-то она всегда спокойная.
— Только смотрите, чтобы ей не навредили! — попросила я.
— Не навредили?! — Он усмехнулся. — Да знаешь ли ты, что это сущие мерзавцы. Они со своих психов пылинки сдувают. Дай им волю, они бы держали их в каменных подвалах, как золотой запас, а сами бы жили на гонорары. Они ее не тронут. Но и дело свое они знают, и скандал им ни к чему. Они мне верят на слово, но все равно им нужно увидеть ее и поговорить с ней, и потом, они должны поговорить и с тобой. Ты знаешь, разумеется, что отвечать.
Я скривилась:
— Неужели?
Он сощурил глаза:
— Не шути со мной, Сью. Мы почти у цели. Так ты знаешь, что отвечать?
Я пожала плечами:
— Кажется.
— Ну и отлично. Сначала я приведу их к тебе.
Он попытался приобнять меня. Я сбросила его руку и отступила на шаг. Ушла в свою каморку и стала ждать. Через минуту врачи явились. Джентльмен вошел следом, потом прикрыл дверь и встал у порога, глядя мне прямо в лицо.
Мужчины были высокие, как и он, один очень толстый. Одеты в черные сюртуки, на ногах — мягкие каучуковые сапоги. Когда они делали шаг, пол, стены и окно сотрясались. Один из них, тощий, заговорил, другой же предпочитал отмалчиваться. Оба поклонились мне, я сделала реверанс.
— Итак, надеюсь, вы знаете, кто мы? — сказал тощий. Звали его доктор Кристи. — Не возражаете, если мы зададим вам пару откровенных вопросов? Мы друзья мистера Риверса и очень хотим побольше узнать о его женитьбе и о его молодой жене.
— Вы хотите сказать, о моей госпоже. Валяйте, — согласилась я.
— Ага, о госпоже, — подтвердил он. — Что ж, напомните мне. Кто она?
