Она задала свой вопрос как бы между прочим — встречала я мошенников, которые проделывали тот же фокус, подбрасывая один хороший шиллинг к куче фальшака, чтобы со стороны все монеты казались настоящими. Очень мы были ей нужны с моей старой тетушкой!
— Он был в добром здравии, мисс, — подтвердила я. — И шлет вам приветы.
Она уже вышла в коридор и стояла теперь вполоборота ко мне, наполовину скрытая массивной дверью.
— Правда? — спросила она.
— Так он сказал, мисс.
Она прижалась лбом к двери.
— У него доброе сердце, — тихо и мечтательно произнесла она.
Мне вспомнилось, как он сидел перед кухонным стулом, шарил рукой под ворохом кружев и шипел: «Ах ты, стервочка...»
— Да, мисс, очень доброе, — подтвердила я.
Потом откуда-то из глубин дома послышалось нетерпеливое треньканье колокольчика.
Она глянула через плечо:
— Дядя!
И, подхватившись, убежала, не прикрыв за собой дверь.
Слышно было, как шлепают по скрипучим ступенькам ее туфельки.
Подождав немного, я подошла к двери и закрыла ее, как следует лягнув ногой. Потом пошла погреть руки у камина. Казалось, я все никак не могу согреться с тех самых пор, как вышла из нашего дома на Лэнт-стрит,— а как давно это было... Подняв голову, я заметила на полке зеркало, в которое гляделась мисс Мод, выпрямилась во весь рост и посмотрела на свое отражение: лицо все в веснушках, и зубы тоже не блеск. Сама себе показала язык. Потом, потирая руки, усмехалась: да, все так, как и обещал Джентльмен: она влюблена в него по уши, и можно считать, три тысячи фунтов почти что мои — я живо представила, как их отсчитывают, обертывают бумажкой и надписывают сверху мое имя, а врач из сумасшедшего дома уже стоит наготове со смирительной рубашкой...
Так я тогда подумала, глядя на ее поведение.
Но подумала как-то отстраненно, и смешок, надо признать, получился какой-то вымученный. Сама не знаю почему. Наверное, из-за тишины — ибо с ее уходом дом почему-то стал еще угрюмее и тише, чем прежде. Лишь изредка щелкнет уголек в камине да звякнет оконное стекло. Я подошла к окну. От него ужасно дуло! На подоконнике лежали красные мешочки с песком, чтобы ветер не задувал в щели, но это не помогало, к тому же они все промокли и покрылись плесенью. Я дотронулась до одного из них, и на пальце остался зеленый след. Меня передернуло. Я выглянула посмотреть, каков вид из окна — если вообще слово «вид» тут уместно, потому что подо мной были одни деревья да зеленая трава. По траве бродили черные птицы, клевали дождевых червей. «Интересно, в какой стороне Лондон?» — подумалось мне.
Вот бы сейчас услышать, как верещит младенец или кричит сестра мистера Иббза. Я бы пять фунтов выложила не глядя за сверток с покражей или за кучку фальшивых монет!
А потом я задумалась вот о чем. «Приберитесь пока в моих комнатах», — сказала Мод, а их тут всего одна — что-то вроде гостиной, а значит, где-то есть еще и спальня, с кроватью. Стены в доме обшиты черными панелями, не очень-то красиво, на мой взгляд, и к тому же сбивают с толку, потому что двери так ловко подогнаны, что сразу их и не найдешь. Но я посмотрела внимательнее и почти сразу же заметила в одной из стен зазор, а также дверную ручку. А потом и сама дверь обрисовалась на фоне стены — четко и ясно.
Как я и предполагала, эта дверь вела в спальню и, конечно же, в спальне была еще одна дверь — уже в мою собственную комнату, ту, в которой я провела сегодняшнюю ночь, прислушиваясь к дыханию госпожи. И, как выяснилось, зря прислушивалась — это я поняла сразу, как только увидела, что же находится по эту сторону закрытой двери. Потому что это была обычная девичья горница не очень большая, но все же просторная, и пахло в ней довольно приятно, там стояла высокая кровать под балдахином на четырех подпорках, с занавесями из потертой ткани. Если бы мне пришлось спать на такой кровати, я бы, наверное, всю ночь чихала, подумалось мне: я представила, сколько там, в этом балдахине, должно быть, набралось пыли, дохлых мух и пауков... Похоже, его не выколачивали лет сто. Кровать была застелена, но поверх лежала ночная сорочка — я сложила ее и сунула под подушку, а заметив на покрывале пару светлых волосинок, подобрала их и бросила в камин. А больше убирать было нечего. На каминной полке стояло большое старинное зеркало, все в черно-серебристых разводах. Рядом — низенький платяной шкаф, тоже старинной работы, щедро изукрашенный резными цветами и виноградными гроздьями, покрытый черным лаком, местами облупившимся. Наверное, его сколотили еще в те времена, когда дамы не носили ничего, кроме фигового листа, потому что теперь в нем еле помещались шесть-семь платьев из легкой ткани — полки аж трещали — и кринолин, так что дверца не закрывалась. При виде такого беспорядка я снова подумала: сразу видно, что мисс Мод растет без матери — та бы мигом распорядилась выбросить этакую рухлядь и подыскала бы для дочки что-нибудь более современное и элегантное.
В нашей жизни на Лэнт-стрит, помимо всего прочего, есть и еще одно преимущество: мы знаем, как правильно обращаться с хорошими вещами. Я вынула платья из шкафа — все они были немодные, короткие и какие-то не дамские, а девчачьи — и вытряхнула их, потом аккуратненько сложила и убрала обратно на полку. Потом, придавив ногой кринолин, сплющила его — и дверцы стали легко закрываться, как им и положено. Шкаф этот стоял в одном из альковов. В другом находился туалетный столик. Он был буквально завален щеточками, скляночками и шпильками-булавками (я их, конечно, тоже прибрала), а ниже были выдвижные ящички. Я стала их открывать. И что же я там увидела? Одни перчатки. Куча перчаток — у перчаточника и то, небось, столько нет. Белые перчатки — это в верхнем ящике, черные шелковые — в среднем и желтоватые кожаные — в нижнем.
Каждая перчатка была помечена внутри у запястья красивыми пунцовыми стежками, должно быть обозначавшими имя владелицы — Мод. У меня прямо руки зачесались: взять бы ножницы да булавку — и за дело...
Но, разумеется, ничего такого я не сделала, а оставила перчатки лежать где лежали и принялась ходить по комнате и трогать вещи — пока все не перещупала и не пересмотрела. Больше глядеть было не на что. Правда, оставалась неизученной одна загадочная вещица — маленькая деревянная шкатулка с инкрустацией из слоновой кости, она лежала на столике у хозяйской кровати.
Шкатулка была заперта, и, когда я взяла ее в руки, внутри у нее что-то тихо тренькнуло. Ключа под рукой не оказалось: я решила, что хозяйка, наверное, носит его с собой на веревочке. Замок-то был нехитрый, такому замку только покажи проволочку — и он сам откроется, это все равно что плеснуть морской водой на устрицу. Я воспользовалась шпилькой.
Шкатулка изнутри оказалась обита плюшем. Петли были серебряные, хорошо смазанные, так что открылась она беззвучно. Не знаю, что я надеялась там увидеть — может, письмо от Джентльмена или что другое... Но внутри, прицепленный к выцветшей ленточке, лежал миниатюрный портрет в золотой рамке, изображавший красивую белокурую даму с очень добрыми глазами. Одета она была так, как одевались лет двадцать назад, да и сам медальон был старый. Внешне дама была не очень-то похожа на Мод, но я готова была поспорить, что это и есть ее мать. Хотя, конечно, мне показалось странным, что Мод держит портрет под замком, а не носит, например, на шее.
