— Это дверь в комнату мисс Мод.
— Мисс Мод спит за этой дверью? — переспросила я.
Может, я действительно произнесла эти слова слишком громко, потому что миссис Стайлз вздрогнула — как если бы я вдруг завизжала или громыхнула чем-то тяжелым.
— У мисс Мод плохой сон, — тихо пояснила она. — Если она проснется среди ночи, от служанки требуется посидеть с ней. Вас она не позовет, поскольку не знает о вашем приезде, так что сегодня ночью Маргарет посидит на стуле у ее двери, она же утром принесет ей завтрак и поможет одеться. После этого будьте готовы к тому, что вас позовут и проведут с вами беседу.
Она выразила надежду на то, что я понравлюсь мисс Мод. Я сказала, что тоже на это надеюсь.
После этого она удалилась. Она уходила очень тихо, а у двери вдруг замедлила шаг и потянулась рукой к связке ключей на поясе. Заметив этот жест, я похолодела: ну точь-в-точь тюремная надзирательница. И у меня невольно вырвалось:
— Вы меня здесь не запрете?
— Запру? — Она удивленно вскинула брови.— С какой стати?
Я ответила, что не знаю. Она оглядела меня с головы до ног, вздернула подбородок, закрыла за собой дверь и оставила одну.
Я мысленно послала ее к черту.
Потом села на кровать. Жестко. Я подумала: интересно, меняли здесь постельное белье с тех пор, как уехала последняя горничная, та, что заболела скарлатиной. Но было слишком темно, чтобы это проверить. Миссис Стайлз унесла с собой лампу, а я, похоже, поставила свечу на сквозняке — пламя ее трепыхалось, и вокруг колыхались гигантские черные тени. Я развязала плащ, но с плеч его не снимала. От холода и от усталости я вся дрожала, а запоздалый ужин колом стоял в желудке, внутри болело. Было десять часов вечера. Мы дома обычно смеялись над теми, кто ложился спать раньше полуночи.
С тем же успехом меня могли посадить в темницу, подумала я. В тюрьме и то небось веселей. Здесь же повсюду какая-то гнетущая, жуткая тишина: прислушиваешься — и ничего не слышно, только зря слух напрягаешь. А если подойти к окну и посмотреть, что делается снаружи, — голова закружится, до чего высоко, а внизу лишь темный двор и конюшня, и все тихо-претихо...
Я подумала: «А как же свеча, которая мелькнула за окном, когда мы с Уильямом Инкером только приехали? Интересно, где эта комната, откуда шел свет?..»
Я открыла сундук — посмотреть на вещи, которые захватила с собой с Лэнт-стрит, — по правде говоря, вещички-то были не мои, все эти нижние юбки и сорочки, которые Джентльмен заставил меня взять. Сняла платье и минуты две тупо на него глядела. Платье тоже было не мое, но я нашла швы, прошитые рукой Неженки, и понюхала ткань. Мне казалось, ее иголка должна оставить знакомый запах, на худой конец запах псины от шубейки Джона Врума.
Я представила, как миссис Саксби сварит суп из свиных костей, оставшихся после прощального пира, и это было так странно: я вдруг представила их всех, как они сидят, едят суп и вспоминают обо мне, а может, о чем другом, не важно.
Если бы я была девицей плаксивой, я бы, конечно, разрыдалась от таких мыслей.
Но я сроду не была плаксой. Я переоделась в ночную сорочку, накинула на плечи плащ и, до конца не разувшись и не сняв чулок, встала в раздумье посреди комнаты. Глянула на закрытую дверь у изголовья кровати, на замочную скважину и подумала: может, мисс Мод заперлась с другой стороны и повернула ключ? Интересно, если нагнуться и поглядеть одним глазком, видно будет хоть что-нибудь? Ну а раз такое пришло в голову, трудно бывает удержаться... Но когда я подошла на цыпочках, стараясь не шуметь, и нагнулась к замочной скважине, то увидела лишь сумрачный свет и ничего более, ничего похожего на фигуру спящей — или не спящей — капризной девицы, — словом, ничего интересного.
Тогда я подумала, что, может, хоть послушаю, как она дышит. Прижалась ухом к двери. Но услышала лишь биение собственного сердца да шум крови в висках. И еще тихое-тихое поскрипывание — это, наверное, какой-нибудь жучок или червячок точил в дереве ход.
И больше ничего, хотя я прислушивалась целую минуту, а может, и больше. Потом бросила это дело. Сняла ботинки и подвязки и улеглась в постель. Простыни были холодные и сырые на ощупь, как раскатанное тесто. Я накинула поверх одеяла плащ — для тепла, а также чтобы быстро схватить его, если кто-нибудь набросится на меня среди ночи и придется спасаться бегством. Ничего ведь нельзя знать наверняка. Свечу я гасить не стала. Если мистер Пей будет печалиться, что одним огарком меньше, ему же хуже.
Даже у воров бывают свои слабости. Тени все еще плясали по стенам. Волглые простыни никак не согревались. Большие часы пробили пол-одиннадцатого... одиннадцать... полдвенадцатого... двенадцать. Я лежала под одеялом и дрожала от холода, и, знаете, больше всего на свете мне хотелось быть сейчас рядом с миссис Саксби, на Лэнт-стрит, там, где мой дом.
Глава третья
Меня разбудили в шесть утра. А я думала, еще глубокая ночь, потому что свеча моя, конечно же, успела догореть, а занавески на окне были тяжелые и плотные и совсем не пропускали света. Когда Маргарет постучала в мою дверь, мне показалось, что я в своей прежней комнате на Лэнт-стрит. Я почему-то решила, что это воровка, которая сбежала из тюрьмы и хочет, чтобы мистер Иббз помог ей снять кандалы. Такое не часто, но случалось, иногда заглядывали добрые воры, даже наши знакомые, но попадались и отъявленные злодеи. Один такой гад даже приставил нож к горлу мистера Иббза, потому что тот сказал, что железо плохо пилится и по-быстрому не получится. Итак, теперь, когда Маргарет постучалась, я вскочила с кровати и закричала: «Держи, держи!» — хотя кого надо было держать и зачем, я понятия не имела, а Маргарет и подавно.
Она высунула из-за двери голову:
— Вы звали, мисс? — и протянула мне кувшин с водой для умывания.
Войдя в комнату, первым делом развела в камине огонь. Потом заглянула под кровать, достала ночной горшок, опорожнила его в помойное ведро и насухо вытерла влажной тряпкой, один конец которой был заткнут за пояс ее передника.
Я сама привыкла чистить горшки — дома. Теперь же, видя, как Маргарет выливает за мной ночной горшок, я смутилась. Тем не менее сказала:
— Спасибо, Маргарет.
И тут же пожалела об этом. Потому что Маргарет после этих слов поджала губы: мол, кто ты такая, чтобы благодарить меня? Что о себе возомнила? Прислуга. Она сказала, что завтрак мне подадут в кладовке миссис Стайлз. Потом отвернулась и вышла, попутно, как я успела заметить, бросив взгляд на мое платье, ботинки и на открытый сундук.
Я дождалась, когда огонь разгорится посильнее, потом встала с постели и оделась. Умываться не хотелось: слишком холодно. Платье казалось липким. Отодвинув занавеску, при свете дня я увидела то, чего накануне, при свете свечи, не заметила: что потолок весь в пятнах от сырости, на обшитых деревом стенах — белесые разводы плесени.
Тем временем в соседней комнате послышались приглушенные голоса. Я различила голос Маргарет:
