Он сказал:
— Одна вы не донесете. Вас кто-нибудь встречает?
Я ответила, что вообще-то меня должна встречать двуколка из «Терновника».
Проводник сказал: уж не та ли это телега, что приезжает забирать почту? Она уж три часа как уехала. И оглядел меня с ног до головы.
— Из Лондона прибыли? — поинтересовался он. Потом крикнул машинисту, который высунулся из окна: — Она из Лондона, едет в «Терновник»! Я сказал ей, что двуколка оттуда была и ушла.
— Ага, конечно, была и ушла! — крикнул в ответ машинист. — Была и ушла, часа три тому.
Я поежилась. Здесь было холоднее, чем дома. Холоднее и темнее, и в воздухе пахло как-то странно, да, и еще — говорила я или нет? — народ тут был до невозможности дремучий.
Я спросила:
— А кебмен не может меня отвезти?
— Кебмен? — удивился проводник. И, повернувшись к машинисту, крикнул: — Желает кебмена!
— Кебмена!
И они принялись ржать и под конец аж закашлялись. Проводник вытащил носовой платок и стал утираться, бормоча:
— Вот смех-то, прости господи... Кебмена ей, это в Марлоу-то!
— Да заткнитесь вы, — сказала я. — Заткнитесь вы, оба.
Схватила сундук за ручку и поплелась с ним туда, где брезжили вдали два огонька, — я решила, что это, наверное, огни деревни.
Проводник сказал:
— Ишь какая, язык распустила! Вот возьму и расскажу все мистеру Пею. Посмотришь, что он сделает, — ишь нахваталась лондонских словечек!
Не знаю, на что я рассчитывала. Я понятия не имела, сколько шагать до «Терновника». Я даже не знала, по какой дороге идти. Лондон был за сорок миль отсюда, а я жутко боялась коров и быков.
Но в конце концов, сельские дороги не то что городские. Их бывает всего четыре, и все они в конце концов сходятся. Я прибавила шагу и прошагала примерно с минуту, как вдруг позади послышался топот копыт и поскрипывание колес. А затем со мной поравнялась повозка, и сидевший на ней мужчина потянул вожжи и поднял фонарь, чтобы лучше разглядеть мое лицо.
— Вы Сьюзен Смит? — спросил он. — Вы приехали из Лондона. Мисс Мод весь день из-за вас места себе не находит, волнуется.
Человек он был пожилой, и звали его Уильям Инкер. Он служил конюхом у мистера Лилли. Он взял у меня сундук, усадил меня рядом с собой и стал понукать лошадь. А когда понял, что я вся дрожу — от встречного ветра, с непривычки к такой езде, — он вытащил откуда-то клетчатый плед и укутал мне ноги.
До «Терновника» было шесть или семь миль, и весь этот долгий путь мы проделали как-то на удивление легко и незаметно: он пустил лошадь рысью, а сам сидел и покуривал трубочку. Я рассказала ему про туман — даже здесь кое-где висели его белесые клочья,— что это из-за него поезда задержались.
Он ответил:
— Знамо дело, Лондон. Там, говорят, всегда туманы. Приходилось бывать за городом-то?
— Не часто, — ответила я.
— Прислуживали у городских господ? Хорошее было место — последнее-то?
— Хорошее, — кивнула я.
— Как чудно-то вы говорите, а еще горничная, — сказал он затем. — Во Франции бывали?
На секунду я помедлила с ответом, подтыкая плед с обеих сторон.
— Раза два, кажись, — ответила я.
— А правду говорят, они коротышки, французы-то? Я о ногах.
Вообще-то я знала только одного француза: он был взломщик, и звали его почему-то Джек Немец. Он как раз был длинный, но, чтобы не огорчать Уильяма Инкера, я сказала:
— Коротышки? Наверное...
— Так я и думал, — сказал он.
Дорога была пустынной и темной, и в тишине над полями слышны были лишь цокот копыт, лошадиное фырканье, скрип колес и наши с конюхом голоса. Потом где-то совсем близко зазвонил колокол, звук был жалобный, унылый, не то что радостный лондонский трезвон. Я насчитала девять ударов.
— Это в «Терновнике» часы бьют, — сказал Уильям Инкер.
После этого мы ехали молча и через некоторое время оказались возле высокой каменной стены и поехали вдоль нее. Вскоре я увидела впереди огромную арку и за ней — крышу и стрельчатые окна серого дома, сплошь увитого плющом. Я подумала, что лачуга, конечно, ничего себе, но не такая уж величественная и мрачная, как выходило по словам Джентльмена. Но когда Уильям Инкер натянул вожжи, а я отвернула плед и нагнулась за сундуком, то услышала:
— Погоди, деточка, нам еще полторы мили ехать!
А потом он крикнул человеку с фонарем, стоявшему на пороге дома:
— Добрый вечер, мистер Мак. Можете закрыть за нами ворота. Это вот мисс Смит — видите? — живая и невредимая.
Здание, которое я приняла за господский дом, оказалось всего-навсего будкой привратника!
Я ничего не сказала, лишь смотрела во все глаза — и мы проехали мимо сторожки и дальше, справа и слева мелькали темные стволы облетевших деревьев, их ряды повторяли каждый изгиб дороги, пока не завели нас в какую-то низину, где даже воздух — на сельских просторах он, похоже, совсем было очистился — снова стал густым и влажным. Таким густым и влажным, что я прямо почувствовала его прикосновение — он словно облепил прохладной тканью мое лицо, ресницы, губы. Я закрыла глаза. Потом это прошло. Я открыла глаза и посмотрела вперед. Дорога шла на подъем, мы выбрались из древесного коридора на гравиевую поляну, и на ней, вздымаясь из густошерстяного тумана, как скала, щербатясь черными закрытыми окнами, пугая черным неопрятным плющом, пуская в небо хлипкие струйки сизого дыма из двух своих труб, стоял «Терновник» — лесной дворец, в котором живет Мод Лилли и который отныне я должна буду называть своим домом.
Прямо к парадному крыльцу мы не поехали, а свернули на дорожку, уводившую куда-то за дом — в какие-то темные и тесные дворы, беспорядочно застроенные пристройками с множеством крылечек и переходов; кирпичные стены здесь были почти черны, окна наглухо закрыты, из глубины дворов доносился собачий лай. На одном из строений, очень высоко, на закопченной стене белым пятном маячили башенные часы с черными стрелками — это их звон слышала я далеко в полях. Как раз под часами Уильям Инкер и остановил лошадь, потом помог мне сойти. В одной из пристроек дверь была не заперта — там на крыльце, переминаясь с ноги на ногу от холода, стояла женщина и смотрела прямо на нас.
— Это миссис Стайлз — услыхала, как мы подъехали,— сказал мне Уильям.
И мы пошли к ней через весь двор. Прямо над нами, в маленьком оконце, мелькнул слабый огонек — вспыхнул, затрепетал, потом исчез.
За дверью был коридорчик, который выводил прямо в большую, светлую кухню — раз в пять больше нашей на Лэнт-стрит: посуда расставлена ровными рядами вдоль побеленных стен, с потолочных балок аккуратно свисали несколько кроличьих тушек. Сидевшие за большим струганым столом мальчик, взрослая женщина и несколько девочек встретили меня настороженно. Этого и следовало ожидать. Девочек сразу заинтересовали мой капор и покрой моего плаща. На них была одежда прислуги — передники и все такое, потому я не стала к ним особенно присматриваться.
