— Не смотри на меня так, молокосос! — сказала я. — О-о-о!
Но потом я испугалась, что нас заметят. Подняла перчатку и сунула обратно за ворот, завязала ленты шляпки. Платье, которое мне выдали в сумасшедшем доме, и резиновые башмаки я выбросила в ближайшую канаву. Чулки оказались плотные, а туфли удобные, разношенные. Платье было в мелкую розочку, шляпка отделана по краю маргаритками. Я представила, как выгляжу со стороны — ну просто молочница с картинки из бакалеи.
Но в сельской местности как раз то, что надо, решила я. Мы выбрались из укрытия и вышли на проселочную дорогу, и через некоторое время нам встретился еще один старый фермер, несколько миль мы проехали с ним, потом снова пошли пешком.
Мы по-прежнему спешили, выбиваясь из сил. Чарльз всю дорогу молчал. Наконец он проговорил:
— Вы взяли эти туфли и это платье без спросу.
— И пирог тоже, не забывай, — ответила я. — И спорим, ты его съешь.
Я сказала, что, как будем в Лондоне, пошлем женщине ее платье и купим ей новый пирог, с пылу с жару. Чарльз посмотрел недоверчиво. Мы устроились на ночь в амбаре на сеновале, он повернулся спиной ко мне, и я заметила, что плечи его подрагивают. «Может, ему взбредет в голову удрать от меня, пока я сплю», — подумала я, и потому, дождавшись, когда он заснул, связала шнурок его ботинка со своим шнурком, чтобы уж точно проснуться, если он вздумает бежать. Да, с ним было хлопотно, но уж лучше с ним, чем без него, тем более что люди доктора Кристи ищут одну сбежавшую девушку, а не девушку с братом. В крайнем случае удеру от него, как только доберусь до Лондона.
Но до Лондона еще так далеко! Воздух был чистым и свежим. В какой-то момент я проснулась и увидела сплошные коровьи морды. Коровы обступили нас со всех сторон и разглядывали, и одна из них при этом кашляла, как человек. Только не говорите мне, что это нормально. Я разбудила Чарльза, он испугался не меньше моего. Вскочил, хотел бежать — и, конечно же, упал и чуть не выдернул мне ногу. Я развязала шнурки. Мы, пятясь, выбрались из амбара, потом побежали, потом пошли шагом. И увидели, как из-за холма встает солнце.
— Значит, там восток, — сказал Чарльз.
Ночь была холодная, почти как зимой, но холм оказался крутой, так что мы успели согреться, пока взбирались. Когда влезли на вершину, солнце уже поднялось над горизонтом и стало светлее. Я подумала: «Разливается заря» — и представила себе, как утро — такое огромное яйцо — разбивается, а желток разливается по всей округе. Перед нами как на ладони лежала вся наша зеленая страна — с реками, дорогами, с живыми изгородями, церквами, печными трубами, из которых тонкими струйками поднимался дымок. И если смотреть вдаль — там все выше вздымались трубы, все шире становились дороги и реки, все толще и плотнее столбики дыма, и, наконец, в самой дальней дали все это сливалось в одно темное расплывчатое пятно, серое, как уголь в камине, лишь кое-где прорезанное яркими вспышками света, — это солнечный луч взблескивал на глади стекла или выхватывал из черноты позолоченный шпиль собора.
— Лондон, — сказала я. — Там Лондон!
Глава шестнадцатая
Но добрались мы до него только под вечер того дня. Конечно, можно было найти железнодорожную станцию и сесть на поезд, но я решила поберечь оставшиеся денежки — на еду пригодятся. Поэтому мы поначалу прошлись вместе с мальчишкой, который нес на спине большущую корзину с луком: он проводил нас до места, куда приходят фуры за овощами для городских рынков. Но мы опоздали: основная развозка была с раннего утра, и в конце концов мы попросились в фургон, запряженный старой клячей, — хозяин ее вез в Хаммерсмит
[17]
фасоль на продажу. Он сказал, что Чарльз похож на его сынишку, так что я усадила Чарльза вперед, а сама села позади, там, где была фасоль. Прислонилась щекой к ящику и стала смотреть вперед, на дорогу — когда мы поднимались на горку, Лондон словно становился ближе. Наверное, можно было поспать, но я все смотрела и смотрела. На дороге тем временем становилось все больше повозок, живые изгороди постепенно уступали место частоколам, потом обочь дороги появились каменные стены, вместо листвы сплошь пошел кирпич, вместо травы — шлак и пыль, вместо канав — каменные бордюры. Когда телега наша проезжала мимо какой-то стены, сплошь уклеенной трепещущими на ветру бумажками, я протянула руку и оторвала кусочек — подержала в руках и пустила по ветру. На ней была нарисована рука, сжимающая пистолет. На пальцах остался грязный след. И тогда я поняла, что я дома.
Из Хаммерсмита мы пошли пешком. Эта часть Лондона была мне незнакома, но я все равно каким-то тайным чутьем угадывала, куда идти, — точно так же это было со мной на развилках проселочных дорог. Чарльз шел рядом, щурился и то и дело хватал меня за рукав, в конце концов я взяла его за руку, чтобы перевести через улицу, да так и не отпускала. Я видела наши отражения в широких стеклах витрин: я в капоре, он в простой курточке — ну точно придурки какие.
Наконец мы добрались до Вестминстера, где открывался хороший вид на реку, и тут я была вынуждена остановиться.
— Погоди, Чарльз, — сказала я.
Отвернулась и схватилась за сердце. Я не хотела, чтобы он видел, как я взволнована. Но потом, когда волнение чуть улеглось, я принялась размышлять.
— Нам сейчас не стоит переходить на тот берег, — сказала я, когда мы продолжили путь.
Я испугалась: а вдруг мы на кого-нибудь наткнемся? Что, если на Джентльмена? Или, скажем, он на нас? Конечно, он не станет марать об меня руки, но пятнадцать тысяч фунтов — это же целая куча денег, так что он вполне может нанять головорезов, чтобы сделали это черное дело за него. До сих пор подобная мысль не приходила мне в голову. Я думала только о том, как поскорее добраться до Лондона. А теперь я стала беспокойно озираться по сторонам. Чарльз это заметил.
— Что такое, мисс? — спросил он.
— Ничего, — ответила я. — Я только вот думаю, тут тоже могут быть люди от доктора Кристи. Давай лучше свернем.
И потянула за собой в тенистый и узкий проулок. И вдруг мне подумалось, что как раз на темной и тесной улице нас вернее всего схватят. И вместо этого — а мы как раз были у Чаринг-Кросс
[18]
— свернула на Стрэнд.
[19]
Через некоторое время мы вышли в начало какой-то улицы, где находились всего две-три лавчонки с подержанной одеждой. Я пошла к первой попавшейся и купила Чарльзу шерстяной шарф. А себе купила вуаль.
Продавец ухмыльнулся.
— А может, шляпку лучше? — спросил он. — Грех прятать такое личико.
Я протянула руку за сдачей.
— Личико обойдется, — ответила я. — И задница тоже.
