Так прошла неделя. Настала среда. Доктор Грейвз и доктор Кристи укатили в карете, а чуть позже сестра Спиллер заглянула к нам и сказала, глядя на меня:
— Вот чаровница наша! Опять к вам давешний паренек, с новым визитом. Пора объявлять о помолвке, раз такое дело...
И повела меня вниз. В холле легонько ткнула меня в бок.
— Только без проказ, — предупредила она.
Чарльз на этот раз выглядел совсем запуганным.
Мы сели, как и раньше, на стулья у окна, и опять сестра Спиллер стояла в дверях и болтала с товарками в холле. Некоторое время мы сидели молча. Щеки у него были белы как мел. Я спросила шепотом:
— Чарльз, ты сделал, что я велела?
Он кивнул.
— Болванка?
Он снова кивнул.
— И напильник?
Снова кивок. Я закрыла лицо ладонями.
— Но на болванку, — сказал он жалобным тоном,— ушли почти все деньги. Слесарь сказал, что есть болванки, которые болванистее других. Вы меня не предупредили. Я взял самую болванистую.
Я раздвинула пальцы и встретилась с ним глазами.
— Сколько вы ему дали? — спросила я.
— Три шиллинга, мисс.
Три шиллинга за шестипенсовую болванку! Я снова прикрыла рукой глаза. Потом выпалила:
— Не важно, не важно. Все равно молодец.
И рассказала ему, что делать дальше. Он должен быть вечером у стены парка. Должен отыскать место, где растет самое высокое дерево, и ждать меня там. Может быть, всю ночь придется ждать, потому что я не могу сказать наверняка, сколько времени займет у меня побег. От него требуется только, чтобы он ждал и был готов бежать в любую минуту. А если я не приду, значит, что-то мне помешало, и в этом случае он должен прийти туда же на следующую ночь и опять меня ждать — и так три ночи подряд.
— А если вас и тогда не будет? — спросил он, округлив глаза.
— Если меня и тогда не будет, — сказала я, — ты вот что сделай: отправляйся в Лондон, найдешь там улицу, которая называется Лэнт-стрит, там живет одна дама по имени миссис Саксби, расскажешь ей, где я и что со мной. Боже мой, Чарльз, как же она меня любит! И тебя полюбит, раз ты мой друг. Она придумает, что делать.
Я отвернулась. Глаза мои наполнились слезами.
— Сделаешь? — спросила я наконец. — Поклянись!
Он поклялся.
— Дай руку, — сказала я потом и, заметив, как она дрожит, не решилась доверить ему тайную передачу болванки и напильника, боялась, что уронит.
Вещи лежали у него в кармане, и я вытянула их незаметно, перед тем как мы расстались, — пока сестра Бекон смотрела на нас и умилялась, как он целует меня в щеку и краснеет. Напильник перекочевал ко мне в рукав. Болванку я зажала в руке и, когда поднималась по лестнице, наклонилась, будто бы подтянуть чулок, и незаметно сунула в ботинок.
Потом я легла на кровать. Подумала о взломщиках, известных мне лично или понаслышке, припомнила, как они похвалялись. Я теперь как они. У меня есть напильник, у меня есть болванка. И дружок по другую сторону ограды сумасшедшего дома. Теперь остается только раздобыть ключ — и за короткое время выпилить копию.
И вот как я это сделала.
В тот вечер, когда сестра Бекон уселась на стул тереть пальцы, я сказала:
— Сестра Бекон, можно, сегодня я поухаживаю за вами? Вместо Бетти. Бетти это не нравится. Она говорит, что мазь воняет, как котлета.
Бетти только рот разинула.
— У-у! У-у! — заскулила она.
— О господи! — сказала сестра Бекон. — Как будто мало нам жары. Успокойтесь, Бетти! Котлетой воняет, говорите? И это плата за всю мою доброту?
— Да нет же! Не говорила я!
— Говорила. Как котлета на сковородке, — сказала я. — Позвольте, я это сделаю. Смотрите, какие у меня ловкие и нежные руки.
Сестра Бекон поглядела, но не на руки мои, а на лицо. Потом закатила глаза.
— Бетти, заткнись! — сказала она. — Какой шум, а у меня пальцы огнем горят. Мне-то все равно, кто это сделает, но лучше уж спокойная девочка, а не шумная. Вот они. — С этими словами она сунула было большой палец в карман, но тут же выдернула, морщась от боли. — Выньте их, — попросила меня.
Она имела в виду ключи. Я, помедлив немного, вытащила их. В кармане они нагрелись. Она следила за мной.
— Вот этот малюсенький, — сказала она.
Я схватила его, остальные звякнули, провиснув на цепи. Я подошла к шкафу и сняла с полки банку с мазью. Бетти месила воздух ногами и рыдала в подушку. Сестра Бекон откинулась на спину, засучила рукава. Я села рядом и стала втирать мазь в раздутые пальцы — я сотни раз видела, как это делается, и просто повторяла движения. Так я натирала ее примерно с полчаса. Иногда она морщилась, вскрикивала. Потом веки ее опустились, но она продолжала следить за мной из-под полуопущенных ресниц. Вид у нее стал мечтательный и, я бы даже сказала, счастливый.
— Не так уж и трудно, да? — пробормотала она. — Как, по-вашему?
Я промолчала. В этот момент я думала не о ней, а о том, через что мне предстоит пройти сегодняшней ночью. И если она и заметила, что лицо у меня разгоряченное, то наверняка приписала это стыдливости. Если я и казалась сегодня не такой, как всегда, то что ей до этого? Все мы здесь чудные... Наконец она зевнула, отняла руки, потянулась и во мне будто что-то оборвалось. Она этого не заметила. Я пошла относить банку обратно в шкаф. Сердце замирало в груди. На все про все у меня была лишь секунда. Ключ от шкафа торчал в дверце, на нем висела вся связка — тот, что был нужен мне, дверной, был как раз в самом низу. Красть его я не собиралась — она бы заметила. Но на Лэнт-стрит частенько заглядывали всякие типы — кто с куском мыла или воска, кто с комом замазки... Я схватила ключ и быстро, но очень осторожно сунула его в банку и придавила.
На поверхности отпечатались все щербинки бородки — лучшего и желать не надо. Я только глянула — и быстро завинтила крышку, а потом поставила банку на полку. Дверь шкафа я прикрыла, но только сделала вид, что запираю. Ключ я протерла об рукав. Отнесла его сестре Бекон, та снова, как прежде, оттопырила большим пальцем карман.
— Сюда, сюда, — сказала она, когда я опускала связку в карман. — На са-амое дно. Вот так.
Я не могла смотреть ей в глаза. Пошла к своей кровати, оставив ее сидеть и дремать, как она всегда делала, пока сестра Спиллер не придет давать нам лекарства. Я в последнее время выпивала свою порцию заодно со всеми, но сегодня выплеснула — на этот раз на матрас — и вернула пустую кружку. Потом стала ждать, что сестра Бекон будет делать дальше. Если бы она пошла к шкафу — скажем, за газетой, за печеньем или за своим вязаньем или еще за чем, если бы она пошла к шкафу и, обнаружив, что он открыт, заперла бы его, тем самым испортив мой план, я даже не знаю, что сделала бы. Убила бы ее, наверное. Но, слава богу, этого не случилось. Она просто сидела на стуле и спала. Она спала так долго, что я уж стала беспокоиться: а вдруг она вообще никогда не проснется? Тогда я покашляла, потом бросила об пол башмак, еще поерзала на кровати — так, чтобы железные ножки заскрежетали, — она все не просыпалась. Неожиданно проснулась сама: привиделось ей что-то во сне. Встала, переоделась в ночную сорочку. Я, прикрыв рукой лицо, следила за ее действиями сквозь пальцы: видела, как она стоит, почесывая живот, как озирается, вглядываясь в лица спящих, потом замечает меня, и словно ее осеняет какая-то мысль...
