Слюньков: Мне не нравится ваша ирония! Можете
намекать на что угодно, но существует презумпция невиновности. Я утверждаю, что
пришёл сюда в поисках похищенного имущества, поиск которого мне доверен
законным владельцем. Пропавшее имущество найдено, я намереваюсь вернуть его Яну
Казимировичу Борецкому, о чём официально и заявляю.
Фандорин: Хорошо. Ваше заявление принято. А
теперь давайте пройдём к вам в комнату и проверим, суха ли ваша одежда и обувь.
Мне ещё давеча показалось странным, что вы вышли в гостиную в халате и
ш-шлёпанцах, хотя хватило бы десяти секунд, чтобы надеть сюртук и штиблеты. (Масе.)
Дзю-о моттэ инай ка то тасикамэтэ.
Маса быстро ощупывает нотариуса.
Слюньков: Что вы… что он делает?
Фандорин: Ищет револьвер.
Маса достаёт из карманов нотариуса листок
бумаги.
Маса: Корэ дакэ дэс.
Фандорин разворачивает бумагу.
Слюньков: Вы не имеете права…
Фандорин: Очень интересно. «Я, Ян Казимирович
Борецкий, доверяю поверенному Степану Степановичу Слюнькову вести дело о
наследстве, причитающемся мне по смерти моего отца, а в вознаграждение передаю
вышеуказанному С. С. Слюнькову веер, ранее принадлежавший моему дяде Сигизмунду
Иосифовичу Борецкому и отныне становящийся законной собственностью С. С.
Слюнькова. Подпись: Ян Борецкий». Тут и число есть. Сегодняшнее. Какой щедрый
подарок. В награду за ведение дела о наследстве отдать нотариусу всё наследство
ц-целиком… Знаете что, давайте поднимемся на чердак. Перемолвимся парой слов с дарителем.
Слюньков: Не нужно! Умоляю, не нужно! Я всю
жизнь честно… тридцать лет поверенным… Бес попутал… Всё расскажу, всю правду,
только не погубите! Если откроется, это позор, суд, разорение! Только
останется, что в петлю! У меня жена в водянке! Дети! Четверо! Бесовское
наваждение! Не устоял!
Фандорин: Зачем вы украли веер? Захотели
богатства и славы?
Слюньков: Что вас так удивляет? Я ведь тоже
человек, а не параграф. И у меня есть свои мечты… Я всегда был практиком, в
облаках не витал, но иногда так захочется чуда. Твердишь себе год за годом: нет
никаких чудес, есть только завещания, векселя, выкупные обязательства. И вдруг
— веер. Ведь жизнь уходит. Вы молодой, вам не понять. Однажды очнёшься, а тебе
пятьдесят. И думаешь: что — это всё? Дальше только сахарная болезнь, поездки на
воды, старость и смерть? Когда вы рассказали про Инь и Ян, у меня будто лопнуло
что-то в голове… какая-то струна оборвалась. Потом вдруг молния, кромешная
тьма. Клянусь, руки сами схватили веер и сунули под сюртук. Я так испугался! А
когда зажёгся свет, отдавать веер было уже поздно…
Фандорин: Ну да. Оставалось только спрятать
его в подвале и под шумок подсунуть Яну Казимировичу фальшивую дарственную.
Дарственная-то вам зачем?
Слюньков: Ну как же! Вы сами говорили — веер
исполняет желания только законного владельца.
Фандорин: Думали фальшивкой Будду обмануть?
Маса, сэнсу-о. (Маса достаёт из футляра веер, протягивает.) Ну что ж,
попробуйте, помашите. Слова молитвы помните?
Слюньков: Всё время их твержу… Вы в самом
деле… позволите?
Фандорин жалостно кивает. Они с Масой,
переглянувшись, наблюдают.
Слюньков роняет веер на пол — так дрожат руки.
Быстро поднимает, раскрывает.
Слюньков: Голова кружится… В глазах темно…
Господи Иисусе… (Испуганно.) Нет-нет, не «Иисусе»! (Разворачивает веер сначала
белой стороной наружу.) Для мира хорошо — вот так. (Переворачивает.) Для себя
хорошо — вот этак. Не смотрите на меня так, я не святой, а самый обычный
человек… Мир большой, если ему станет немножко хуже, он и не заметит… (Крестится.
Поёт, качая в такт веером.) «Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо
рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё. Нам-мёхо
рэнгэ-кё. Нам-мёхо рэнгэ-кё».
Нотариус замирает, ощупывает своё лицо,
шлёпает себя по темени, смотрит на руки, озирается вокруг. Маса отбирает веер,
укладывает его в коробку, кладёт коробку в карман.
Пауза.
Слюньков: Морщины? Щёки висят! Никуда не
делись! Лысина! А как же молодость и красота? Эраст Петрович, во мне что-нибудь
изменилось?
Фандорин: Да. Побагровели весь… Стыдно, Степан
Степанович. С этим веером все будто с ума посходили.
Слюньков со стоном падает навзничь.
Фандорин наклоняется над ним.
Фандорин: Ну вот, кажется, до к-кондрашки
донервничался, жертва суеверий.
Маса: Дан на, карэ дэ ва аримасэн. Арукася то
Диксон ва симэсиавасэтэ ирун дэс ё! Арукася-о нигаситэ симаимасита. Моосивакэ
аримасэн…
Фандорин: Лакей в сговоре с Диксоном?… Что ж
ты раньше не сказал? (Делает порывистое движение, чтобы бежать к выходу.
Останавливается.) Чёрт, не бросать же его здесь.
Пробует поднять нотариуса, но мешает рука в
гипсе.
Фандорин: Тэ га… Дэ ва, таному.
Маса берёт Слюнькова под мышки, тащит.
Фандорин выходит на просцениум, и занавес за
его спиной смыкается.
5. Содом и Гоморра
Перед занавесом.
Фандорин поворачивается, идёт к кулисе,
навстречу ему выходит Инга.
Фандорин: Вы не спите?
Инга: Разве уснёшь? Места себе не нахожу. Все
затаились по комнатам. Время будто остановилось. Так захотелось хоть с
кем-нибудь словом перемолвиться… Вышла в коридор. Там двери спален, одна за
другой. Господи, думаю, ведь это комната дяди Казимира. Он там сейчас на столе
лежит, мёртвый, с разрезанным животом. Отбежала к следующей двери. Только
перевела дыхание, и вдруг ударило: а это же комната мистера Диксона. Тоже мертвец!
И так мне жутко стало! Бросилась стучать в следующую дверь, сама не знаю,
зачем. Там остановился нотариус, он-то вроде бы жив. Стучу — ни звука. Тишина.
Мёртвая! Дальше мамина комната. Думаю, если и там тихо-с ума сойду. Стучу —
безмолвие. Сон, кошмарный сон! Перебегаю к двери отца. Молочу уже кулаками, со
всей силы. И тут наконец отклик. «Немедленно уходите! Я позову на помощь!» Я
ему: «Папа, это я, Инга!» А он: «Иди к себе и запрись!» Так и не открыл… И Яна
нет… Всё ищет свой веер. Меня с собой не взял… С ним было бы не страшно…
Фандорин: Надо сказать ему… Нет, сначала с
лакеем.
С другой стороны сцены появляется Фаддей с
канделябром в руке.
Фаддей (бормочет): Всё носются, всё бегают.
Ночь-полночь, угомона на них нет. Ни «доброй вам ночи, Фаддей Поликарпыч», ни
«моё почтение»…
