Салли приноровилась справлять дни рождения и праздники в задней комнате скобяной лавки, где находились автомат для продажи жевательной резинки и металлическая лошадка, на которой можно скакать сколько влезет задаром, если особым образом наподдать ей по коленкам. Все дети в городе мечтали о приглашении на такое торжество.
— Ты только про меня не забудь, — напоминали Антонии девочки из ее класса, когда близился день ее рождения.
— Помни, я — твоя лучшая подружка, — нашептывали они ей незадолго до наступления Дня Всех Святых или Четвертого июля.
Когда Салли и Майкл выходили с девочками погулять, соседи не шарахались от них, перебегая на другую сторону, а приветливо махали им рукой. Скоро их стали приглашать к себе на Рождество, на вечеринки в складчину, а один раз и вовсе доверили ведению Салли киоск с выпечкой на ежегодной осенней ярмарке.
То самое, чего мне хотелось, писала Салли. От и до! Приезжай погостить, увидишь, уговаривала она, хотя и знала, что просто так, по своей охоте, Джиллиан не вернется никогда. Джиллиан признавалась, что даже название их городка вызывает у нее крапивницу. При одном виде штата Массачусетс на карте с души воротит. Прошлое так беспросветно, что о нем противно и думать — до сих пор проснешься ночью и вспоминаешь, какие они были несчастные сиротки. Погостить? Забудь об этом! О том, что для нее возможны какие бы то ни было контакты с тетками, которым не хватало ума понять, каково приходится сестрам в обстановке всеобщего отчуждения. Никакими миллионами, хотя бы и в наличных, Джиллиан не заманишь опять в края по ту сторону Миссисипи, как бы сильно ей ни хотелось увидеть своих дорогих племянниц, о которых она, разумеется, думает денно и нощно.
Урок, усвоенный когда-то Салли за кухонной дверью — подходить к своим желаниям с оглядкой, — давно отодвинулся в прошлое, пожух и рассыпался прахом. Но только прахом такого свойства, какой не вымести за порог, — таким, что притаился горсткой в углу, а как подует в доме сквозняк, подымется и попадет в глаза тому, кого ты любишь. Антонии почти сравнялось четыре, Кайли уже спала по ночам почти без просыпа, и жизнь, с какой стороны ни посмотри, представлялась просто замечательной, когда рядом с тем местом, на котором обычно сидел за ужином Майкл, завелся жук-точильщик. Этот жучок, что отсчитывает время, тикая как часы, производит звуки, которые никому не улыбается слышать рядом с любимым человеком. Срок, отпущенный людям на земле, и без того достаточно ограничен, но когда жук начинает свой отсчет, его уже нет средства оборвать — ни вилки, чтобы выдернуть из розетки, ни маятника, чтобы остановить, ни переключателя, чтобы одним поворотом возвратил тебе запас времени, который ты до сих пор принимала как данность.
Первые недели тетушки только прислушивались к тиканью; потом, отведя Салли в сторонку, высказали ей свои опасения, но Салли не приняла их всерьез.
— Вздор! — отвечала она со смехом.
С посетительницами, которые по-прежнему нет-нет да и наведывались в сумерках к теткам с черного хода, Салли мирилась, но допустить, чтобы всяческая галиматья затрагивала ее семью — ну уж нет! То, чем занимаются тетки, - ерунда на постном масле, варево на потребу тем, кто в минуты отчаяния тешит себя небылицами. И хватит разговоров на эту тему! Пусть тетушки зря не стараются — не будет она глядеть, как каждый вечер на тротуар перед домом усаживается черный пес. Не станет слушать их уверений, будто, учуяв издали Майкла, пес задирает кверху морду, а при его приближении воет и, поджав хвост, поспешно пятится назад, отступая от его тени.
Не слушая ее, тетки подкладывали Майклу под подушку веточки мирта, заставляли его принимать ванну с настоем остролиста и мыться их черным, особого изготовления, мылом. Незаметно совали ему в карман кроличью лапку — сам кролик некогда пал их жертвой на грядке с салатом. За завтраком подмешивали ему в овсянку розмарин, за ужином — лаванду в заварку чая.
И все равно жук в столовой не умолкал. Как крайнее средство, тетушки прочли в обратном порядке молитву, что, понятное дело, не осталось без побочных последствий: в скором времени все в доме слегли с гриппом, осложненным бессонницей и сыпью, которая упорно не проходила, невзирая ни на какие бальзамы и примочки. К концу зимы Кайли с Антонией взяли себе привычку поднимать рев, когда видели, что отец хочет выйти из комнаты. Тому, кто обречен, объясняли тетушки Салли, тиканье, издаваемое жуком-точильщиком, не слышно, потому-то Майкл и повторяет, что ждать неведомой напасти нет причин. Но вероятно, и он что-то почуял, так как перестал носить ручные часы. А все стенные и каминные перевел назад. Когда же тиканье усилилось, он опустил все шторы в доме и не поднимал их, если в окна било солнце или светила лупа, как будто мог таким образом остановить время. Как будто время можно остановить...
Салли не верила ни единому слову из того, что говорили тетки. Тем не менее от всех этих разговоров о смерти у нее начали сдавать нервы. На коже выступили пигментные пятна, волосы потеряли блеск. Пропали аппетит и сон, и мучительно стало выпускать Майкла хоть на короткое время из поля зрения. Теперь, когда он целовал ее, она плакала, говоря себе, что лучше ей было бы вообще не любить. Она стала чересчур уязвима — вот что делает с нами любовь. Ее не обойти стороной и не побороть. Сейчас лишиться ее значит лишиться всего. А впрочем, вовсе не сказано, что этого не миновать лишь потому, что так утверждают тетушки. Много они знают, между прочим! Салли специально побывала в публичной библиотеке, посмотрела все справочники по энтомологии. Да, жук-точильщик питается древесиной — и больше ничего!.. Что, тетушки, скушали? Да, мебель и прочее дерево в доме действительно могут пострадать, но при чем тут плоть и кровь? Так, по крайней мере, полагала в ту пору Салли.
Однажды в дождливый денек, когда Салли складывала белую скатерть, ей что-то послышалось. В столовой никого не было, в доме — тоже, но звук — был. То ли скрип, то ли стук — сердца, маятника? Салли закрыла уши руками, и чистая скатерть осела на пол горкой белого полотна. Салли отказывалась верить предрассудкам, запрещала себе верить, но суеверный страх объял ее все равно, и в этот миг она увидела, как что-то прошмыгнуло под стулом Майкла. Призрачное существо, такое юркое и верткое, что бесполезно было бы попытаться раздавить его каблуком.
Вечером, как стемнело, Салли нашла на кухне тетушек. Она стала на колени и молила их помочь ей, как это делали до нее столько других женщин в минуту отчаяния. Предлагала взамен все, что есть у нее ценного: кольца со своей руки, двух своих дочерей, свою кровь до последней капли, но тетушки только грустно качали головой.
— Я на все готова! — кричала Салли. — Готова верить во что угодно! Только скажите мне, что делать...
Но тетушки уже и так перепробовали все, что можно, а жук по-прежнему оставался где-то рядом с тем местом, на котором сидел Майкл. Иные судьбы определены заранее, и вмешиваться бесполезно. Весенним вечером, на редкость тихим и ласковым, Майкл сошел с тротуара по дороге из скобяной лавки домой и был сбит насмерть машиной, полной юнцов, которые по молодости лет и для куража перебрали спиртного.
