У Гэри в силу его профессии хорошо развита наблюдательность, но сейчас он не верит своим глазам. Потому отчасти, что везде, куда бы он ни пошел, ему мерещится Салли. Один раз она привиделась ему на пешеходном переходе при въезде на Развилку. Другой раз — в закусочной «Куры гриль», и вот теперь она перед ним на парковке. Наверное, опять обман зрения — то, что хотелось бы видеть, но чего нет на самом деле. Гэри подходит ближе к «хонде» и щурится, стараясь разглядеть, кто в ней сидит. Да, так и есть: это машина Салли, а за рулем сидит она сама и сигналит ему.
Гэри открывает дверцу машины, садится на переднее сиденье и захлопывает за собой дверцу. Волосы и одежда у него намокли, от картонки с курицей идет пар и пахнет горячим жиром.
— Я так и подумал, что это вы, — говорит он.
Он должен подобрать ноги, иначе они не умещаются в этой машине; пакет с курицей он кое-как пристраивает у себя на коленях.
— Это был перстень Джимми, — говорит Салли.
Она не собиралась выпалить это сразу, но, пожалуй, так даже к лучшему. Она ждет, как будет реагировать Гэри, но он лишь молча встречается с нею взглядом, и только. Черт, вот когда жалко, что она не может ни закурить, ни выпить! Атмосфера так накалена, словно в машине как минимум стоградусная жара. Удивительно, что Салли еще не загорелась, точно ворох соломы!
— Вы слышите? — не выдерживает она наконец. — То кольцо у меня на кухне, оно — Джеймса Хокинса.
— Я знаю. — Теперь озабоченность в голосе Гэри слышится еще явственнее. Эта женщина — то самое, он не ошибся. При определенных обстоятельствах он всем охотно пожертвовал бы ради Салли Оуэнс. Ринулся бы с разбегу в пропасть, не задумываясь, куда упадет и какова будет сила удара. Гэри зачесывает пятерней назад мокрые волосы, и на мгновение машину заполняет запах дождя. — Вы еще не обедали?
Он берет в руки картонный пакет. У него там, кроме курицы, еще луковые кольца и картошка фри.
— Мне сейчас не до еды, — говорит Салли.
Гэри приоткрывает дверцу и выставляет картонку с курицей на дождь. У него разом пропал аппетит.
— Я, может быть, потеряю сознание, — предупреждает его Салли. - Кажется, у меня будет удар.
— Это потому, что вы ждете вопроса, известно ли вам или вашей сестре, где находится Хокинс?
Не потому. Салли вся пылает, от макушки до самых кончиков пальцев. Боясь, как бы из-под ее ногтей не вырвался пар, она снимает руки с баранки и кладет их на колени.
— Я вам скажу, где он находится. — Гэри Халлет глядит на нее так, будто никакого мотеля «Вам — сюда» и никакой Развилки вообще не существует. — Он умер.
Гэри переваривает это сообщение, а дождь тем временем барабанит по крыше. Окна в машине запотели, сквозь ветровое стекло ни зги не видно.
— Это вышло непреднамеренно, - продолжает Салли. — Хоть и не скажешь, что он того не заслужил. Негодяй был, каких поискать!
— Мы с ним старшеклассниками ходили в одну школу. - Гэри произносит слова медленно, ему тяжело говорить. - Хорошего уже тогда было мало. Рассказывают, как-то во время летних каникул его не взяли подработать на одном ранчо и он в отместку перестрелял у них двенадцать пони. Выстрелом в голову, одного за другим.
— Вот видите, — говорит Салли. — Вы же сами говорите!
— Вы что, хотите, чтобы я забыл о нем? Вы об этом меня просите?
— Он больше никому не причинит вреда, — говорит Салли. — И это главное.
Женщина из конторы, в черном пончо-дождевике и с метлой в руках, выбегает прочистить сточные канавы возле мотеля в предвидении бури, предсказанной на завтра. Но Салли сейчас не думает о водостоках ее собственного дома. Ее не занимает мысль о том, позаботились ли девочки запереть все окна и устоит ли крыша против ураганного ветра.
— А если причинит, то при единственном условии, — прибавляет Салли, — что вы и дальше будете его искать. Тогда пострадает моя сестра и я тоже, и неизвестно, чего ради.
Это логика, с которой Гэри не поспорить. Тьма наверху продолжает сгущаться, и, вглядываясь в лицо Салли, он видит только ее глаза. Такие понятия, как хорошо и плохо, неким образом сместились для него.
— Я не знаю, как поступить, — признается он. — Для меня здесь есть известная трудность. Я не могу быть беспристрастен. Делать вид — могу, быть — нет.
Он смотрит на нее, как в тот раз, когда она открыла ему дверь. Салли понятны и его намерения, и сомнения, которыми он терзается; ей более чем понятно, чего он хочет.
У Гэри Халлета сводит ноги, ему неудобно сидеть в «хонде», но он не торопится уходить. Дед говорил ему, бывало, что зря люди ссылаются на пословицу «можно привести коня к водопою, но нельзя заставить его пить». Суть в том, что если вода прохладна, если она чиста и вкусна, то и заставлять никого не потребуется. Гэри чувствует себя в этот вечер гораздо более конем, чем поводырем. Он ненароком набрел на любовь, и от нее просто так не оторвешься. Гэри привык, что ему подчас не достается то, чего он хочет; он умел это пережить, хотя и задавался вопросом: не потому ли так получается, что нужно сильнее хотеть? Сейчас вопросов нет. Он озирается на парковку. К завтрашнему ланчу он снова будет дома; собаки, завидев его, сойдут с ума от радости, у парадной двери его будет дожидаться почта, молоко для его кофе сохранится свежим в холодильнике. Загвоздка в одном: он никуда не хочет трогаться отсюда. Так и сидел бы, согнувшись в три погибели, в тесной «хонде», не обращая внимания на то, что в животе урчит от голода, весь во власти такого жгучего желания, что выпрямиться сейчас, пожалуй, было бы неприлично. У него щиплет в глазах; он знает, что, если уж подступили слезы, их не удержать. Даже пытаться нечего.
— Ой, не надо, — говорит Салли.
Она подвигается к нему, влекомая силой притяжения, повинуясь силам, с которыми ей не совладать.
— Это я просто так, - говорит Гэри низким и горестным голосом. Он крутит головой, проклиная себя. Только бы в этот раз не расплакаться... — Не обращайте внимания.
Легко сказать — не обращайте! Это сильнее ее. Салли пересаживается ближе, собираясь утереть ему слезы, но вместо этого обнимает его за шею, и он тотчас же крепко прижимает ее к себе.
— Салли, — говорит он.
Это звучит как музыка; коротенькое слово чудесно преображается в его устах, но ей нельзя принимать его всерьез. Она недаром провела столько времени на черной лестнице у тетушек и знает: то, что говорят тебе мужчины, по большей части ложь. Не слушай, одергивает она себя. Все это неправда и ничего не может значить, потому что он шепчет, будто искал ее всю жизнь. Она сидит уже чуть ли не у него на коленях, и руки его, когда он к ней прикасается, так горячи, что обжигают ей кожу. Нечего слушать, что он ей говорит, а то она, кажется, уже и думать не способна — иначе давно сообразила бы, что пора остановиться.
Вот что значит, наверное, быть хмельной, мелькает в голове у Салли, когда он прижимает ее к себе еще сильнее. Его ладони касаются ее кожи, и она не противится этому. Его руки пробираются к ней под майку, под пояс ее шортов, и она не сопротивляется. Пускай он длится, этот жар, что передается ей от него, — она, которая не мыслит себя без указателей и карт, согласна в эти минуты потеряться. Она чувствует, как поддается его поцелуям, она уже готова на что угодно! Так, вероятно, и сбиваются с панталыку, догадывается она. Все, что с нею сейчас происходит, до того не вяжется с обычным для нее поведением, что, поймав в запотевшем боковом зеркальце свое отражение, она только ахает. С такой женщины станется влюбиться без памяти, такая и не подумает удерживать Гэри, когда, отведя в сторону ее темные волосы, он припадает губами к ямке у ее ключиц.
