— Этот мужчина, который хочет, чтобы мы ссорились, он что, плохой человек? — спрашивает Салли.
Кайли, фыркнув, достает с полки кофейник и бумажный фильтр.
— Гнусный.
Это слово им объясняли в прошлой четверти, и вот теперь она впервые вводит его в свой активный словарь.
Джиллиан оглядывается на Салли:
— Похоже на кого-то, с кем мы знакомы.
Салли не считает даже нужным напомнить сестре, что знакома-то с ним одна она. Это она вторглась с ним в их жизнь лишь потому, что ей было некуда больше деваться. Страшно подумать, в какие еще дебри может их завести неумение ее сестры разбираться в людях. Кто знает, чем она делилась с Кайли за то время, пока живет с ней в одной комнате?
— Так, значит, ты рассказала ей про Джимми? — Салли чувствует, что ей становится жарко; еще немного — и щеки у нее запылают, а горло перехватит от ярости. — Органически не способна держать язык за зубами!
— Большое спасибо за доверие! — Джиллиан искренне обижена. — Я, было бы тебе известно, ничего ей не говорила! Ни единого слова! — упрямо повторяет Джиллиан, хотя сама в эти минуты уже ни в чем не уверена.
Как она может возмутиться в ответ на подозрения Салли, если тоже не до конца себе доверяет? А вдруг она проговорилась во сне, вдруг выболтала все и Кайли, лежа на соседней кровати, слышала каждое слово?
— Ты говоришь о реальном человеке? — спрашивает у дочери Салли. — Возможно, о ком-нибудь, кто болтается возле нашего дома?
— Не знаю, реальный он или нет. Он там, вот и все.
Салли смотрит, как ее дочь насыпает в белый бумажный фильтр кофе без кофеина. На минуту Кайли кажется ей чужой, взрослой женщиной, которой есть что скрывать. Серые глаза ее при хмуром свете этого утра совсем зеленые, словно у кошки, которая видит в темноте. То единственное, чего Салли желала для нее, — обыкновенная хорошая жизнь, такая, как у всех, — рассыпалось в прах. Кайли можно назвать какой угодно, но только не обыкновенной. И никуда от этого не уйти. Она не такая, как другие.
— Скажи мне, сейчас он тебе виден? — говорит Салли.
Кайли оборачивается. К сожалению, она узнает в голосе матери нотки, которых нельзя ослушаться, и, превозмогая страх, идет к окну. Салли и Джиллиан тоже подходят и становятся рядом. Они видят свое отражение в стекле, видят влажный газон. А дальше — сирень, такую высокую и роскошную, что и вообразить невозможно.
— Вон там, под сиренью. — Кайли чувствует, как по рукам и ногам и по всему телу катятся вверх шарики страха. — Где трава зеленее всего. Там он и есть.
То самое место. Точно.
Джиллиан подходит сзади вплотную к Кайли, щурит глаза, но ничего не может разглядеть, кроме густой тени под кустами.
— А есть кто-нибудь еще, кому он виден?
— Птицы, например. — Кайли смаргивает с ресниц слезы. Чего бы она не отдала, чтоб, выглянув в окно, увидеть, что его нет! — И пчелы.
У Джиллиан вся кровь отливает от лица, побелели даже губы. Это ей надо бы понести наказание. Она его заслужила, а не Кайли. Это ее должен бы преследовать
Джимми, это ей полагалось бы, закрыв глаза, видеть каждый раз его лицо.
— Вот гадство! — подытоживает она, не обращаясь ни к кому конкретно.
— Он кто, твой хахаль? — спрашивает Кайли тетку.
— Был когда-то, — говорит Джиллиан. — Хотя верится с трудом.
— Он из-за этого нас так ненавидит?
— Девочка, он просто ненавидит, — говорит Джиллиан. — Ему не важно кого — нас, не нас. Мне бы усвоить это, когда он был еще жив!
— А уж теперь он не уйдет.
Это, во всяком случае, Кайли понимает. Даже тринадцатилетняя девочка сообразит, что тень или дух мужчины отражает то самое, чем он был и что творил на своем веку. Много злобы скопилось там, под сиренью! Много там затаилось мстительности!
Джиллиан кивает головой:
— Да, не уйдет.
— Можно подумать, вы рассуждаете о чем-то, что существует на самом деле, — говорит Салли. — Но это же не так! Такого быть не может! Никого там нет.
Кайли поворачивает голову к окну. Ей очень хочется, чтобы мать оказалась права. Каким было бы облегчением посмотреть и увидеть лишь травку и деревья, но это не все, что есть там, во дворе.
— Он сидит и закуривает сигарету. Вот бросил горящую спичку на траву.
Голос у Кайли, того и гляди, сорвется, в глазах стоят слезы. Салли холодеет и затихает. Да, ее дочь каким-то образом вступила в контакт с Джимми, это ясно. У Салли изредка тоже бывало ощущение, будто во дворе что-то такое есть, но она лишь отмахивалась, уловив краем глаза очертания неясной фигуры, отказывалась замечать озноб, охватывающий ее, когда она выходит поливать огурцы. Пустое, говорила она себе. Тень набежавшая, дуновение ветра — просто-напросто покойник, от которого никому никакого вреда.
Сейчас, пристально глядя из окна на задний двор, Салли невольно до крови прикусывает губу, но не обращает на это внимания. Из травы поднимается вверх струйка дыма, едко пахнет горелым, словно кто-то и впрямь швырнул спичку на мокрый газон. А захотел бы, чего доброго, мог бы и дом спалить! Мог бы полностью захватить весь задний двор, запугать их до такой степени, что им останется лишь стоять у окна и хлопать глазами. Газон и так уже весь зарос сорняками, столько времени стоит некошеный. Но все равно в июле здесь появляются светлячки. Сюда слетаются малиновки искать червяков после грозы. В этом саду подрастали ее девочки, и будь она не она, если позволит Джимми вытеснить ее отсюда, тем более что он и при жизни-то не стоил ломаного гроша! Не сидеть ему у нее во дворе, не угрожать благополучию ее дочерей!
— Хорошо, не волнуйся, — говорит она Кайли. — Мы это уладим.
Она идет к задней двери, открывает ее и кивком указывает Джиллиан на выход.
— Ты это мне?
Джиллиан пытается вытащить из пачки сигарету; руки у нее трясутся, как хвост у трясогузки. Ни в какой двор она выходить не намерена.
— А ну! — говорит Салли с властной силой, которая приходит к ней откуда-то в таких случаях, в самые страшные минуты, когда вокруг царят смятение и растерянность и у Джиллиан неизменно первое побуждение — сбежать куда-нибудь без оглядки и не разбирая дороги.
Они выходят вдвоем, держась так близко, что каждой слышно, как у другой стучит сердце. Всю ночь лил дождь, и теперь парной воздух движется розовато-лиловыми волнами. Птицы не поют: утро выдалось слишком пасмурное. Зато сонную окрестность оглашают своим гортанным переливчатым концертом лягушки, которых с ручья за школой нагнала сюда сырость. Лягушки обожают «сникерсы», которые иногда перепадают им от ребят постарше во время большой перемены. В поисках сладкого они и разбрелись во все стороны, шлепают по газонам, прыгают по лужам, что собрались после дождя в сточных канавах. Всего лишь полчаса тому назад парнишка, который развозит газеты, весело переехал на своем велосипеде одну из самых крупных представительниц лягушачьего племени и оглянуться не успел, как прямиком врезался в дерево, покорежил переднее колесо и заработал себе два перелома на левой щиколотке, обеспечив таким образом на сегодня отсутствие газет во многих домах.
