— Вали ты знаешь куда, — говорит Кайли, уязвленная до глубины души.
— Ладно, — бросает ей Гидеон. — Уже сваливаю, — не пропустишь меня?
Кайли отодвигается, давая ему выбраться из кабинки.
— Псих — вот ты кто, — посылает она ему вдогонку с таким хладнокровием, что самой не верится. Даже Антония косится на нее не без уважения.
— Так-то ты обходишься со своим лучшим другом? — говорит Салли. — Видишь, что ты наделала? — спрашивает она Джиллиан.
— А он и есть псих, — говорит Джиллиан. — Кто ж это уходит со дня рождения, когда его еще не отмечали?
— Уже отметили, — говорит Салли. — Ты так и не поняла ничего? Бал окончен.
Она роется в сумочке, доставая бумажник, и кидает на стол деньги в уплату за нетронутую еду. Кайли, правда, успела схватить кусок пиццы, но, поймав суровый взгляд матери, поспешно кладет его назад.
— Пошли, — говорит Салли дочерям.
До Бена Фрая только теперь доходит, что ему вновь представился удобный случай. Салли с девочками поднялись, и Джиллиан осталась за столом в одиночестве. Бен подходит с самым небрежным видом, словно это не его бросает то в жар, то в холод.
— Салли, здравствуй, — говорит он. — Как жизнь?
Бен — один из немногих преподавателей, которые ведут себя с Салли как с равной, хотя она — всего лишь секретарь. Не все такие добрые — например, Пола Гудингс, математичка, распоряжается ею как хозяйка, можно подумать, будто она сидит за своим столом без дела и всякий, кому случится пройти мимо, волен отдавать ей приказания. Бен и Салли знакомы много лет, и было время - Бен тогда только пришел работать в школу, — у них вроде как намечался роман, но потом оба склонились к тому, что предпочтительнее иметь просто хорошего друга. С той поры они часто встречаются за ланчем и всегда выступают заодно на школьных собраниях, любят посидеть вдвоем за кружкой пива, перемывая косточки учителям и работникам школьной администрации.
— Жизнь, если честно, не очень, — отвечает Салли, не сообразив еще, что он движется мимо, не дожидаясь ответа. — Раз уж тебе это интересно, - прибавляет она.
— Привет! — говорит Бену Фраю Антония, когда он с ней поравнялся.
Блеск, конечно, — но ни на что более остроумное она в данный момент не способна.
Бен отвечает ей равнодушной улыбкой и движется дальше, пока не доходит до стола, где, уставясь на нетронутую еду, сидит Джиллиан.
— Что-нибудь не так с заказом? — спрашивает ее Бен. — Может быть, я могу помочь?
Джиллиан поднимает голову. Из ее светло-серых глаз катятся слезы. Бен делает шаг вперед. Он увяз так прочно, что назад ему уже не выкарабкаться при всем желании.
— С заказом все в порядке, - бросает ему Салли, направляясь к двери и увлекая за собой дочерей.
Если бы Салли в эти минуты так не ожесточилась сердцем, она пожалела бы Бена. Посочувствовала бы ему. Бен уже сел напротив Джиллиан. Взял спички у нее из рук — которые опять дрожат, будь они неладны, — и подносит огонь к ее сигарете. Выходя с девочками из ресторана, Салли, кажется, ловит его слова: «Не плачьте, пожалуйста», — обращенные к ее сестре.
И еще, как будто: «Выходите за меня замуж. Хоть сегодня — до вечера успеем».
Впрочем, не исключено, что это только ее фантазия, — просто ей слишком хорошо известно, к чему он клонит. Не было мужчины, который глядел бы на Джиллиан, как глядит сейчас Бен, и не сделал ей предложения того или иного рода.
Что ж, Бен, по разумению Салли, — взрослый мальчик и способен сам о себе позаботиться — или, на худой конец, попытаться. Совершенно другое дело — ее дочери. Салли не намерена допустить, чтобы Джиллиан, свалясь к ней как снег на голову с таким багажом, как три развода и один покойник, затевала игры с благополучием ее дочерей. Девочки вроде Кайли и Антонии слишком ранимы, достаточно недоброго слова — и они сломаются, им чересчур легко внушить, будто они чем-то хуже других. От одного вида Кайлиной шейки сзади, когда они идут по парковке, у Салли наворачиваются слезы. Но она не плачет. И что еще существеннее — не заплачет.
— Уж не настолько мне плохо с такими волосами, — говорит Кайли, когда они садятся в «хонду». — Не вижу, что мы такого страшного натворили.
Она сидит одна на заднем сиденье, охваченная новым, непривычным чувством. Ноги сзади не помещаются, ей приходится сидеть сложившись пополам. Еще немного, кажется, и ей ничего не будет стоить выскочить из машины и уйти прочь. Начать новую жизнь и даже не оглянуться назад.
- Возможно, подумаешь хорошенько — увидишь, — отзывается Салли. — Разума у тебя побольше, чем у твоей тети, а значит, и больше шансов осознать свою ошибку. Одним словом, подумай.
Кайли так и поступает, и, по ее заключению, единственное, к чему все это сводится, — зловредность. Никто, кроме Джиллиан, не хочет видеть ее счастливой. Никого больше это не трогает.
Всю дорогу они едут молча, но, когда подъезжают к дому и идут к парадной двери, Антонии становится невмоготу помалкивать в тряпочку.
— Выглядишь как дешевка, — шепчет она Кайли. — И знаешь, что хуже всего? — Она выдерживает паузу, словно страшась произнести проклятие. — Ты в точности похожа на нее.
У Кайли щиплет глаза, но она не боится дать сестре сдачи. Да и с чего бы ей бояться? Антония сегодня какая-то бледная, волосы — сухие, точно копна кроваво-рыжей соломы, схваченной заколками. Далеко не красавица. И не такая важная персона, какой себя всегда выставляет.
— Ну и замечательно, — говорит Кайли. Голос ее слаще меда, он журчит как ручеек. — Я очень рада, если похожа на тетю.
Салли слышатся опасные нотки в голосе дочери, но тринадцать лет — вообще опасный возраст. Возраст, когда девочке легко сорваться, когда хорошее без всякой видимой причины может обратиться в дурное, и стоит тебе лишь зазеваться, как проворонишь своего ребенка.
— Ничего, — говорит Салли. — Сходим с утра в аптекарские товары, подберем каштановый тон, и будет вполне приличный вид.
— По-моему, это мне решать. - Кайли сама себя не узнает, но сдаваться не собирается.
— Я так не считаю, — говорит Салли.
У нее спирает дыхание. Ей хотелось бы не стоять столбом, а сделать что-нибудь — отшлепать Кайли или сгрести ее в охапку, но она знает, что ни то ни другое невозможно.
— Что ж, очень жаль, — говорит ей на это Кайли. — Потому что это — мои волосы.
За происходящим с широкой усмешкой наблюдает Антония.
— Тебя это что, тоже касается? — говорит ей Салли. Подождав, когда Антония скроется за дверью, она обращается к Кайли: — Мы это завтра обсудим. Ступай-ка в дом.
Небо над ними бездонное, темное. Показались первые звезды. Кайли мотает головой:
— Не пойду.
— Прекрасно, — говорит Салли. Голос у нее срывается, но осанка остается прямой и твердой. Все последние недели она боялась, как бы Кайли не прельстилась беспечными повадками Джиллиан, как бы не повзрослела раньше времени. Салли была намерена проявить понимание, отнестись к поведению дочери как к ступени роста, чему-то преходящему, но теперь, когда ее опасения сбылись, она сама поражена силой своего гнева. «И это после всего, что я для тебя сделала! — засело где-то у нее не только в мозгу, но, что гораздо хуже, и в сердце тоже. — Если ты предпочитаешь провести свой день рождения подобным образом — ради бога».
