— Вот спасибо-то! — Антония сдерживается из последних сил. — Можно подумать, очень она мне нужна!
Она отваживается оглянуться через плечо. Мистер Фрай разглядывает вентилятор на потолке, так, будто ничего интереснее нет на свете. Антония предполагает, что он, видимо, проводит некое научное исследование, связанное со скоростью или со светом, — на самом же деле происходящее напрямую связано с фактом из биографии Бена Фрая в молодые годы, когда он поехал к приятелю в Сан-Франциско и застрял там почти на десять лет, работая на одного довольно известного производителя ЛСД. Что и можно рассматривать как его первые шаги в науке. И чем также объясняется то, что у него изредка возникает потребность замедлить течение времени. В эти минуты он застывает, устремив взгляд на что-нибудь вроде вентилятора на потолке или капель дождя на оконном стекле. Он задается в эти минуты вопросом, на что же, черт возьми, уходит жизнь.
Сейчас, наблюдая, как вращается вентилятор, он думает о женщине, которую сегодня утром видел на заднем дворе у Салли Оуэнс. Он отступил назад, по своему обыкновению, но больше такое не повторится. Если она еще встретится ему снова, он прямо подойдет к ней и скажет, чтобы выходила за него замуж, — да, так он и поступит! Хватит стоять в сторонке, наблюдая, как судьба катит мимо. Который год он, наподобие вот этого ресторанного вентилятора, крутится, не двигаясь с места! Какая, если разобраться, в сущности, разница между ним и несчастной мухой-однодневкой, которая за двадцать четыре часа доживает до почтенных седин? Если взять данные статистики о средней продолжительности человеческой жизни, то, на взгляд Бена, у него в настоящее время как раз на исходе девятнадцатый час. А раз ему осталось каких-то пять часов, значит, пора уже начинать жить — послать все прочее к чертям собачьим и поступать как ему вздумается.
Вот о чем размышляет Бен Фрай, решая попутно, заказать ли себе кофе капуччино, поскольку в этом случае ему потом полночи не заснуть, когда в ресторан входит Джиллиан. На ней лучшая белая блузка Антонии и видавшие виды джинсы, а на лице ее — пленительнейшая в мире улыбка. Такая, что сразит птицу влёт. Такая улыбка, что у взрослого мужчины голова пойдет кругом и пиво прольется на стол, а он даже не заметит, что по скатерти расплывается лужа и с нее капает на пол.
— Ну, готовьтесь, — говорит Джиллиан, подходя к кабинке, где дожидаются трое очень недовольных посетителей с пониженным содержанием сахара в крови и иссякшим запасом терпения.
— Мы уже сорок пять минут как готовы, — говорит сестре Салли. — Если у тебя есть объяснение, хорошо бы ему оказаться убедительным.
— А вы что, сами не видите? — говорит Джиллиан.
— Мы видим, что ты ни о ком не думаешь, кроме себя, — говорит Антония.
— Ах вот как? — говорит Джиллиан. — Что ж, кому и знать, как не тебе! Ты у нас - первый специалист по этой части.
— Мать честная! — говорит Гидеон Барнс.
Он в этот миг забывает про урчание в своем пустом животе. Уже не важно, что у него все ноги затекли от долгого сидения в тесной кабинке. К ним приближается кто-то очень похожий на Кайли, но только выглядит этот кто-то — обалдеть! Коротко стриженные белокурые волосы, тоненькая фигурка, но не такая, как у цапли, а как у женщины, в которую не захочешь, а влюбишься, даже когда знаком с ней уже сто лет, хотя и сам-то едва еще вышел из детского возраста.
— Ни хрена себе! - говорит Гидеон, когда этот кто-то подходит ближе.
Это и в самом деле Кайли. То есть должна быть Кайли, так как, когда она улыбается, ему виден зуб со щербинкой, обломанный прошлым летом, когда она спикировала на землю за мячом во время тренировки по футболу.
Заметив, что все уставились на нее разинув рот, точно аквариумные рыбки, к которым ее бросили в воду,
Кайли чувствует, как ее кольнуло что-то похожее на неловкость или, пожалуй, сожаление. Она протискивается на сиденье рядом с Гидеоном.
— Есть хочу, умираю, — говорит она. — Что заказали — пиццу?
Антония отпивает воды из стакана и все равно не может прийти в себя. Случилось нечто ужасающее. В привычном порядке вещей произошел сдвиг, столь кардинальный, что мир уже как бы вращается вокруг другой оси. Антония физически ощущает, как она блекнет в желтом свете ресторанных ламп; она уже всего лишь сестра Кайли Оуэнс — та, морковно-рыжая, из кафе-мороженого, у которой плоскостопие и повреждено плечо — ни в теннис сыграть, ни подтянуться на турнике.
— Что, никто так-таки ничего не скажет? — спрашивает Джиллиан. — Типа: «Кайли, ты выглядишь сногсшибательно! Ты просто великолепна! Поздравляем!» А?
— Как ты могла? — Салли встает лицом к лицу с сестрой. Она хоть и пила кьянти чуть ли не целый час, но теперь совершенно трезва. — Тебе не пришло в голову, что надо бы спросить у меня разрешения? Что, может быть, ей еще рано начинать красить волосы и малевать лицо и заниматься неизвестно чем еще, что приведет ее на ту же мерзкую дорожку, с которой ты сама не сворачиваешь всю жизнь? Ты не подумала, что я не желаю, чтобы она стала такой, как ты, и что тебе, будь у тебя хоть какие-то мозги, тоже не следовало бы желать ей такого, особенно учитывая твой свежий опыт, и ты прекрасно знаешь, о чем речь! — Салли уже не помнит себя и не заботится о том, чтобы понизить голос. — Как ты могла это сделать? — кричит она. — Как посмела!
— Да не расстраивайся ты так. — Это определенно не та реакция, на которую рассчитывала Джиллиан. На аплодисменты - возможно. На одобрительный хлопок по плечу. Но эта обвинительная тирада... — Можно добавить каштановый оттенок, большое дело!
— Большое. — Салли становится трудно дышать. Она смотрит на девочку в кабинке — на Кайли или ту, что еще недавно была Кайли, — с таким ощущением, будто ей в сердце всадили рыболовный крючок. Она делает вдох через нос и выдыхает через рот, по системе Ламаза, как когда-то учили в школе. - Отнять у кого-то юность, нетронутость — на моем языке, это не пустяки. На моем — это большое дело.
— Мама же, — молит Антония.
Подобного унижения Антония еще не переживала. Мистер Фрай наблюдает за ними, словно их семейство разыгрывает спектакль. И не он один. По всему ресторану люди прервали разговоры. Жаль пропустить бесплатное представление.
— Может, все же приступим к еде? — умоляющим голосом говорит Антония.
Официант принес им заказ и нерешительно расставляет его на столе. Кайли старательно не обращает внимания на взрослых. Она догадывалась, что мать рассердится, но такая реакция - это уже ни в какие ворота.
— Есть охота — ужас, а тебе? — шепчет она Гидеону. Кайли рассчитывает, что Гидеон — единственный нормальный человек за этим столом, но, увидев выражение его лица, понимает, что его сейчас занимает не еда. — Что это с тобой? — спрашивает она.
— Ты, вот что, — отвечает он, и это звучит как обвинение. — Ты совсем другая.
— Не я, — говорит Кайли. — Это просто волосы.
— Нет, — говорит Гидеон. Первое потрясение проходит, сменяясь ощущением потери. Куда девался его товарищ и друг, свой парень? — Ты не такая, вот и все. Это надо же было отмочить!
