Лицо у Салли пылает до самых волос, ее корежит от ревности, но Джиллиан, кажется, ничего такого не замечает. Она не торопясь наливает себе вторую чашку кофе, добавляет туда обезжиренных сливок и вразвалочку выходит следом за Салли во двор.
— Вот что я скажу — осади! — говорит ей Салли. — Я понятно выражаюсь? Доходит до сознания?
С вечера прошел ливень; трава хлюпает под ногами, в ней кишат дождевые червяки. Обе сестры вышли необутыми, но сейчас уже поздно поворачивать и идти в дом.
— Не ори на меня, - говорит Джиллиан. - Мне этого не выдержать. Я просто рухну, Салли. У меня слишком мал запас прочности.
— Я не ору. Ясно? Я только довожу до твоего сведения, что Кайли — моя дочь.
— Ты полагаешь, мне это неизвестно? — Джиллиан переходит на ледяной тон, но дрожь в голосе выдает ее.
Салли считает, что у Джиллиан и вправду маловат запас прочности, в том-то и беда. По крайней мере, такого мнения о себе сама Джиллиан, а это примерно один черт.
- Видно, я, по-твоему, дурно влияю на людей, -продолжает Джиллиан. - Видно, в этом все дело.
Дрожь в ее голосе усиливается. Так он звучал, когда им приходилось возвращаться из школы домой в ноябре. В это время уже смеркалось, и Салли ждала ее, чтоб она не потерялась по дороге, как когда-то, еще в детском саду. Джиллиан в тот раз сбилась с пути, и тетушки отыскали ее только в первом часу ночи возле наглухо закрытой библиотеки, где она сидела на скамейке, рыдая в три ручья.
— Слушай, — говорит Салли. — Я не хочу с тобой ссориться.
— Нет, хочешь. — Джиллиан отхлебывает кофе из чашки. Только теперь Салли бросается в глаза, как исхудала ее сестра. — Что я ни сделаю — все плохо. Думаешь, я сама не знаю? Испоганила себе всю жизнь, и каждый, кто со мной поведется, точно так же станет пропащим.
— Да ладно тебе. Не надо.
На язык Салли просятся слова о том, кто виноват, о тех мужчинах, с которыми Джиллиан спала без разбору на протяжении стольких лет, но они остаются несказанными, когда Джиллиан опускается на траву и плачет. На веках у Джиллиан, когда она плачет, проступают голубые жилки, отчего она кажется хрупкой, потерянной и еще красивее, чем всегда. Салли садится на корточки рядом с ней.
— Я не считаю, что ты пропащая, — говорит она сестре.
Невинная ложь - не грех, если скрестить пальцы за спиной или если она сказана, чтобы тот, кто дорог тебе, не плакал.
— Ха! — Голос у Джиллиан ломается надвое, точно кусок сахара.
— Честно, я рада, что ты здесь.
Это не совсем неправда. Никто так не знает тебя, как человек, с которым прошло вместе детство. Никто никогда тебя так не поймет.
— Вот именно!
Джиллиан сморкается в рукав своей белой блузки. Вернее, не своей, а Антонии, - вчера Джиллиан взяла ее поносить и уже относится как к своей, потому что блузка сидит на ней идеально.
— Серьезно, — подтверждает Салли. - Я хочу тебя видеть здесь. Оставайся. Только впредь думай, что делаешь.
— Есть, — говорит Джиллиан.
Сестры обнимаются и встают с травы. Собираются войти в дом, но взгляд их падает на сплошную изгородь из кустов сирени.
— Мне бы вот о чем не думать, — шепчет Джиллиан.
— Это нам нужно просто выкинуть из головы, — говорит Салли.
— Точно, — соглашается Джиллиан, как будто не думать о нем — в ее силах.
Сирень вымахала в рост до телефонных проводов и цветет так буйно, что ветки кое-где клонятся от тяжести к земле.
— Его здесь и не было никогда, — говорит Салли.
Она сказала бы это, пожалуй, более уверенно, если бы не жуткие сны, которые видит по ночам, и не черная кайма земли под ногтями, которая никак не вычищается. Плюс еще то, что у нее не выходит из головы, как он глядел на нее из ямы, вырытой в земле.
— Это какой такой Джимми? - бросает беспечно Джиллиан, хотя на руках у нее, как легкие тени, еще виднеются оставленные им синяки.
Салли уходит в дом будить Антонию и мыть посуду после завтрака, но Джиллиан ненадолго остается. Закинув голову назад, щурит светлые глаза от солнца и думает о том, каким безумием бывает любовь. Такой, босой на траве, с солеными следами слез на щеках и непонятной усмешкой, блуждающей по лицу, видит ее учитель биологии из средней школы, когда открывает заднюю калитку с намерением зайти и вручить Салли извещение, что в субботу в школьном кафетерии состоится совещание. Но дальше калитки шагу не делает — останавливается как вкопанный на дорожке при виде Джиллиан, и всегда потом, заслышав запах сирени, будет вспоминать это мгновение. Как вились пчелы над головой, как ему бросился вдруг в глаза лиловый цвет чернил на листках с извещением, которые он разносил по домам, — как ему неожиданно открылось, до чего же красивой может быть женщина.
В закусочной «Гамбургеры» молодые ребята не забудут уточнить: «Без лука», когда Джиллиан принимает у них заказ. Кетчуп — это пожалуйста, горчица и острый салат — тоже. Подойдут и соленые огурчики в виде гарнира. Но лука, когда ты влюблен, когда тебя так скрутило, что ни охнуть, ни вздохнуть, — лука тебе не надо, и не из заботы о свежем дыхании на тот случай, если будешь целоваться. Лук, он прочищает мозги, прогоняет одурь, встряхивает тебя и возвращает к действительности. Он говорит — ступай, найди кого-нибудь, кто тоже полюбит тебя в ответ. Закатись до полуночи на танцы, а потом гуляй с ней вдвоем рука об руку в темноте и думать забудь о той, что сводит тебя с ума.
Эти мальчики, облепившие прилавок, до того романтичны и зелены, что способны лишь изнывать в томлении, пожирая глазами Джиллиан. И Джиллиан, нужно отдать ей справедливость, исключительно добра по отношению к ним, даже когда повар, Эфраим, советует ей гнать их в шею. Она понимает, что это, быть может, последние в ее жизни сердца, которые ей суждено разбить. Когда тебе тридцать шесть и ты многое повидала, когда столько времени жила там, где жара под сорок в тени, а воздух так сух, что увлажняющий крем приходится изводить тоннами, когда ты по ночам терпела побои от мужчины, у которого главная страсть — к бутылке, ты начинаешь сознавать, что всему настает свой предел, в том числе и твоей привлекательности. Начинаешь смотреть на безусых мальчиков с нежностью, потому что они еще так мало знают, а уверены, что знают так много. Глядишь на девочек-подростков и чувствуешь, как руки покрываются гусиной кожей, — бедные дети, они даже не представляют себе, что такое время и душевные муки и какую цену им придется платить буквально за каждую малость.
И Джиллиан приняла решение, что придет на выручку своей племяннице. Будет наставницей для Кайли, пока та расстается с детством. До сих пор Джиллиан не доводилось испытывать такую привязанность к малолетке — честно говоря, у нее и знакомых не было такого возраста, и уж точно, у нее никогда не вызывали интереса судьба или будущность другого человека. Но Кайли пробуждает в ней безотчетную потребность оберегать, направлять. Временами Джиллиан ловила себя на мысли, что, если б ей суждено было иметь дочь, она хотела бы такую, как Кайли. Только чуточку посмелее и бесшабашней. Чуточку больше похожую на саму Джиллиан.
