Книга "Прогрессоры" Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!, страница 21. Автор книги Андрей Буровский

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «"Прогрессоры" Сталина и Гитлера. Даешь Шамбалу!»

Cтраница 21

И любить усталые глаза…

В флибустьерском дальнем синем море

Бригантина подымает паруса…


Капитан, обветренный, как скалы,

Вышел в море, не дождавшись дня…

На прощанье подымай бокалы

Золотого терпкого вина.


Пьем за яростных, за непохожих,

За презревших грошевой уют.

Вьется по ветру веселый Роджер,

Люди Флинта песенку поют.


Так прощаемся мы с серебристою,

Самою заветною мечтой,

Флибустьеры и авантюристы

По крови, упругой и густой.


И в беде, и в радости, и в горе

Только чуточку прищурь глаза.

В флибустьерском дальнем синем море

Бригантина подымает паруса.


Вьется по ветру веселый Роджер,

Люди Флинта песенку поют,

И, звеня бокалами, мы тоже

Запеваем песенку свою.


Надоело говорить и спорить

И любить усталые глаза…

В флибустьерском дальнем синем море

Бригантина подымает паруса…

Тихо, красиво пел Каган. Как и все, Петя еще лет в тринадцать прочитал «Остров сокровищ». Он до сих пор любил эту книгу. От песен Кагана раскрывалось пространство и время, где-то хлопали паруса бригантин, сладко щипало в носу, и одно только немного удивляло Петю: странный выбор героев повести… Ну почему Каган хочет выпить вина не со сквайром Трелони и доктором Ливси, а с Сильвером и капитаном Флинтом.

В детстве Петя переболел воспалением легких, по ночам снились кошмары; в них Черный Пес и Сильвер гонялись за ним прямо по квартире. Прыгая на одной ноге, сверкая бешеными глазами, Сильвер настигал в коридоре, около поворота на кухню. Ругаясь по-английски, он втыкал костыль в стену перед самым лицом, мешая бежать. Совсем близко оказывалось бледное, как рыбье брюхо, жестокое лицо с искривленными тонкими губами. Бездонные глаза без зрачков прищуривались, рука с ножом взлетала вверх… Мальчик просыпался, плавая в поту от ужаса и от болезни, долго лежал с бухающим сердцем, отходил от кошмара… Ни при какой погоде не пошел бы Петя плавать по флибустьерскому синему морю в одной компании с Сильвером. И не стал бы сочинять про него песни.

Еще больше Пете нравилось, когда Каган читал ему свои стихи… Особенно нравилось Пете про Звезду:


Светлая моя звезда,

Боль моя старинная.

Гарь приносят поезда

Дальнюю, полынную.

От чужих твоих степей,

Где теперь начало

Всех начал моих и дней

И тоски причалы.

Сколько писем нес сентябрь,

Сколько ярких писем…

Ладно — раньше, но хотя б

Сейчас поторопиться.

В поле темень, в поле жуть —

Осень над Россией.

Поднимаюсь. Подхожу

К окнам темно-синим.

Темень. Глухо. Темень. Тишь.

Старая тревога.

Научи меня нести

Мужество в дороге.

Научи меня всегда

Цель видать сквозь дали.

Утоли, моя звезда,

Все мои печали.

Темень. Глухо.

Поезда

Гарь несут полынную.

Родина моя. Звезда.

Боль моя старинная.

Васильев тоже слушал Кагана. Хорошо слушал, открыто; он часто курил под эти стихи.

— Всем хороши, но закуриваешься от них. Слишком душевно.

— Почему слишком?

— А нельзя большевику быть слишком нежным… Нельзя свои чувства растравлять, от этого силы лишаешься. Стихи хорошие, но если б я тебя не знал, еще подумал бы — брать тебя с собой или не брать.

— У меня есть и про коммунизм…

— Читай!

Сидя с ногами на полке, раскачиваясь, обхватив коленку, читал Каган и вот это:


Есть в наших днях такая точность,

Что мальчики иных веков,

Наверно, будут плакать ночью

О времени большевиков.

И будут жаловаться милым,

Что не родились в те года,

Когда звенела и дымилась,

На берег рухнувши, вода.

Они нас выдумают снова —

Сажень косая, твердый шаг —

И верную найдут основу,

Но не сумеют так дышать,

Как мы дышали, как дружили,

Как жили мы, как впопыхах

Плохие песни мы сложили

О поразительных делах.

Мы были всякими. Но, мучась,

Мы понимали: в наши дни

Нам выпала такая участь,

Что пусть завидуют они.

— Эка! — задумался Васильев. Папироса в его руке погасла. — И мы ж это во весь мир несем… А ты про Россию стихи пишешь… про гарь полынную.

— Я еще и это пишу, — тихо отозвался Каган и опять читал тихо, задумчиво:


Но людям Родины единой,

Едва ли им дано понять,

Какая иногда рутина

Вела нас жить и умирать.

И пусть я покажусь им узким

И их всесветность оскорблю,

Я — патриот. Я воздух русский,

Я землю русскую люблю,

Я верю, что нигде на свете

Второй такой не отыскать,

Чтоб так пахнуло на рассвете,

Чтоб дымный ветер на песках…

И где еще найдешь такие

Березы, как в моем краю!

Я б сдох как пес от ностальгии

В любом кокосовом раю.

Но мы еще дойдем до Ганга,

Но мы еще умрем в боях,

Чтоб от Японии до Англии

Сияла Родина моя.

И с этими стихами тоже получалось непросто… Для Пети Россия была сама по себе, без кокосов, Ганга или Японии, а Земшарная республика советов — сама по себе. У Пети они мало сочетались, а у Кагана вот очень даже сочетались, получается. Видимо, и для Васильева сочетались, потому что, помолчав, Васильев негромко произнес — еле слышно из-за стука колес:

— Тебе когда-нибудь на грудь орден повесят. Не за подвиги, а за стихи.

Наблюдая за Васильевым, Петя убеждался: умен, тонок, стихи хорошо чувствует. Учитывая, что за человек — видимо, умеет быть разным. И каким разным! Несмотря на предупреждение, Петя не боялся Васильева, но все больше уважал и понимал: будет надо, Васильев его из боя на руках вынесет. А будет надо, этими же голыми руками скрутит голову. От Васильева пахло человеческой кровью, сильно пахло. Но и подвигом пахло.

На звон гитары, на голос Кагана никогда не приходил Иван. Чем-то зловещим несло от этого человека. Голос предупреждал: с ним надо быть всегда настороже. Он или спал, или работал. Петя заметил — Иван охотно отвечает на вопросы, рассказывает интереснейшие вещи, но никогда не начинает разговор первым. Поэтому чаще всего парни сидели в купе Кагана.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация