— …Имя ее Ружа-кровь, и всякая жизнь заканчивается, когда заканчивается кровь в теле, ее носящем. И ты узришь ее скорее, чем думаешь, ибо она уже спешит к тебе! Ибо она жаждет встречи с тобой! Кровь проливается там, где проходишь ты, и будет литься, покуда не поймешь, кто ты есть, и в чем твое Счастье…
С оглушительным щелчком голова Обрады вернулась на место. Из-под век вынырнули пронзительно-синие глаза, мудрые, старые, с еле уловимой хитринкой, но главное — полностью зрячие. Смущенно улыбнувшись, женщина развела руками и, видимо, чтобы добить окончательно потерявшегося Герку, буднично поинтересовалась:
— Может, пригласишь нас куда-нибудь перекусить? У нас сейчас как раз обед.
Выпростав из рукава запястье, Жива демонстративно взглянула на часы, неожиданно дорогие и современные.
— Вообще-то у нас обед через двенадцать минут… Но я думаю, Дан Ааронович не будет против.
— Здесь поблизости есть очаровательное местечко, — поддержала сестру Обрада, закидывая на плечо невесть откуда взявшуюся кожаную сумочку, густо пересыпанную стразами и заклепками. — Это единственное место в Сумеречах, где подают стейк с кровью.
— Буду рад угостить вас, — насколько смог галантно, поклонился Герка.
Он уже решил, что будет делать все, что пожелают эти странные, молодеющие на глазах тетки. Откуда-то взялась убежденность, что они действительно знают ответ.
На секунду Герка замешкался, не понимая, как покинуть зал, не поворачиваясь к судицам спиной. За доброжелательными улыбками, отлично помнил он, скрывались изогнутые клыки. Однако женщины решили эту проблему, с двух сторон подхватив его под руки. Выходя, Обрада хлопнула ладонью по выключателю, погрузив зал в полумрак. Тяжелые шторы завешивали высокие окна настолько плотно, что дневной свет практически не проникал в зал. Перед тем как захлопнулась дверь, Герка успел заметить, как вокруг кукол загорелась скрытая подсветка. Во всем этом было нечто неправильное, но додумать, что именно, никак не получалось — повисшие на нем судицы весело болтали друг с другом, точно закадычные подружки, не видавшиеся много лет. Их щебет мешал сосредоточиться, и вскоре Герка выбросил из головы незаконченную мысль. До тех пор, пока они не остановились на одном из пролетов служебной лестницы. Жива оглядела себя и картинно ахнула:
— Вот ведь голова дырявая! Сумочку оставила! Герочка, не будете ли вы столь любезны? — Несмотря на теплый тон, глаза у нее при этом были как у биолога, препарирующего очередную, Случай ведает какую по счету, белую мышь. — Там, в конце комнаты, на вешалке. Не хочу оставлять. У нас тут некоторые несознательные подворовывают…
Не представляя, насколько нужно быть несознательным, чтобы решиться воровать у судиц, Воронцов с готовностью кивнул. Он чувствовал подвох, но понять, в чем тот заключается, не мог. Обратный путь занял минут пять: Герка постепенно начинал ориентироваться в запутанных лабиринтах библиотечных задворков. Зная, что в Выставочном зале никого нет, он толкнул дверь и, не включая свет, прошел почти половину помещения, прежде чем…
Лиля могла бы им гордиться — он не упал в обморок. Хотя вопль ужаса сдержал с огромным трудом. В первые мгновения Воронцов был твердо уверен, что обмочится от страха, потому что ничего кошмарнее доселе ему видеть не доводилось. Даже сонм мертвых мальчиков личной гвардии Некрополита не мог состязаться с ужасом, царящим в комнате с табличкой «Выставочный зал». В рассеянном свете направленных ламп лениво плавали мелкие пылинки. Паркет отливал полусодраным лаком. Куклы все так же стояли, сидели и лежали на своих местах, навечно застывшие в глупых, неудобных позах.
Ничего нового… кроме глаз.
То, что прежде Герка принимал за искусно раскрашенные стекляшки, оказалось настоящими живыми глазами! И все эти разноцветные глаза с непередаваемой мукой следили за юношей — обезумевшие от заточения, одиночества и однообразия. Мечтающие о смерти. Должники Швеца, надежно упакованные им в удобные вместилища.
Гера оцепенел посреди комнаты, не в силах двинуться вперед или выйти. Лишенные век глаза парализовали его. Больше всего Воронцов сейчас жалел о том, что, зайдя, поленился включить свет. Теперь ему казалось, что куклы не просто наблюдают за ним, но и шепчутся о чем-то, и даже тихонько двигаются. Не сходят с места, но меняют положение, стоит только отвести от них взгляд. А учитывая, что в зале находилось не меньше сотни кукол, держать их всех в поле зрения постоянно оказалось невозможной задачей. Воронцов резко крутанулся вокруг своей оси, почти ожидая увидеть, как со спины к нему подбираются маленькие зловещие фигурки. В ожидании, когда в нее вопьются длинные, острые, точно шило, зубки, шея покрылась гусиной кожей. За спиной никого не было, лишь подозрительно шевельнулась створка двери. Сквозняк? Или ее толкнули чьи-то мягкие тряпичные руки? Герка поспешно повернулся обратно. Куклы по-прежнему сидели на своих местах. Только теперь все они подались вперед, в едином порыве пытаясь дотянуться до глупого мальчика, рискнувшего посетить «Вселенную мягкой игрушки» в темноте. Вытянутые руки делали их похожими на орду киношных живых мертвецов, которых ради режиссерского прикола сотворили из плюша. Вот только материал не делал их милее.
Вешалка маячила в каких-то десяти шагах впереди. На ее изогнутых рогах, точно на виселице, болтались три тощие заготовки. Три пока еще не наполненных вместилища. Теперь Герка знал, что библиотечных кукол набивают не ватой и не опилками. От этого находиться в комнате было еще страшнее. Стоять на месте становилось опасно для рассудка — Воронцов уже подпрыгивал и озирался от каждого шороха. Перебарывая себя, он сделал шаг вперед, под перекрестным огнем кукольных глаз дошел до вешалки и на мгновение замер. Сумочка Живы, точно такая же, как у ее сестры, болталась прямо на груди одной из заготовок. Шепот, сперва казавшийся лишь голосом ветра в вентиляции, усилился, стал отчетливее. В нем слышалась нетерпеливость. Сумасшествие. Голод. Надо было поскорее убираться отсюда, но Герка все стоял, не в силах взяться за кожаный ремешок. Боясь прикоснуться пальцами к пустой плюшевой шкуре. Он не знал, чего опасается больше: что ожившая заготовка прыгнет на него, растопырив украшенные кривыми когтями матерчатые пальцы, или что его засосет внутрь этой страшной мягкой тюрьмы. Ежась от недоброго шепота, юноша лихорадочно смотрел по сторонам, боясь прозевать момент, когда игрушки решатся напасть. Так продолжалось, пока он не столкнулся взглядом с одной из кукол. С плоского круглого лица с еле обозначенным неряшливыми стежками ртом на него по-рачьи пучились блестящие глаза. Наполненные слезами, жадностью и безумием, они стали для Герки тем толчком, что, наконец, сдвинул его с места.
Скользнув по прохладному, безжизненному плюшу, дрожащие пальцы вцепились в ремешок сумочки. Еще не сняв его с крючка, Герка стремглав несся к выходу. За спиной загрохотало — это опрокинулась вешалка. Но юноша не обернулся. Ему даже в голову не пришло, что неплохо бы поднять упавшее. Пулей вылетев в коридор, Воронцов захлопнул дверь и привалился к ней спиной. В ушах все еще стоял противный крысиный писк сотни маленьких глоток…
