— Это возможно?
— Вполне. Скоро убедишься лично.
— Хорошо, — с огромным трудом выговорил Вольфганг. — Хорошо, сказитель. Я поверю тебе. Я сделаю, как ты сказал. Но. Если. Рихард. Умрет. Ты. Тоже. Проживешь. Недолго.
— Идет, — согласился Синеус. — Если Рихард погибнет, все провалится в Бездну.
Вольфганг взобрался на лошадь, помог Скалогрызу, встретился взглядом со стариком:
— Почему не идешь с нами?
— Ты же хочешь знать, куда они его повезут.
— Надеюсь услышать как можно быстрее. И многое другое тоже. Тебе придется заняться привычным делом — объяснять и рассказывать, долго и подробно.
— Договорились.
Рыцарь кивнул, пришпорил лошадь, и та тут же послушно тронулась с места, унося обоих наездников прочь, навстречу Харлану, который так и не успел появиться в пределах видимости.
Синеус некоторое время смотрел им вслед, потом, когда всадники скрылись в глубине леса, повернулся к полумраку, таившемуся меж изможденных деревьев.
— Выходи, — сказал он.
Тотчас занавес теней расступился, выпуская высокого худощавого человека в длинном багровом одеянии с вышитым символом Химеры на груди. Лоб, украшенный короткими выступами рогов, обрамляла узкая костяная тиара. Между ровным орлиным носом и широким, гладко выбритым подбородком кривилась ядовитая, презрительная ухмылка. Мускулистые руки, перевитые множеством замысловатых татуировок, были пусты.
— Ты совсем обезумел, — сказал Аргрим. — Смирись с поражением.
Синеус сплюнул.
— Чьи это слова? Тени? Или того, кто отбрасывает ее?
Погонщик запрокинул голову и засмеялся. Жутко, беззвучно. Только плечи мелко тряслись. Тонкое щупальце черноты показалось из широко раскрытого рта, проползло по щеке и окунулось в глаз. Все вокруг посерело, лишилось яркости, будто высоко вверху солнце закрыло облаком. И в этом бесцветии стало возможно различить смутный силуэт, колышущийся вокруг фигуры чернокнижника. Размытый, неясный контур, огромный, с множеством непрерывно движущихся конечностей, похожих на колеблемые водой клочья тины.
— Ясно, — буркнул Синеус. — Не сиделось тебе в подземелье.
Аргрим прекратил смеяться. Солнечные лучи обрели прежнюю силу, вернули ему обычный облик, скрыли чудовищную истину. Погонщик сложил руки на груди, спросил твердо:
— А с кем говорю я? С ветхим мешком из костей и мяса, или с тем, кто этот мешок тащит?
Называвшийся Сигмундом Синеусом на мгновение позволил проступить своим истинным лицам. Аргрим довольно хмыкнул:
— Так и думал. Вы возвращаетесь.
— Я не уходил.
— Оставался здесь все это время? Что же ты делал?
— Бродил по миру. Рассказывал истории.
— Ха! Недолго тебе осталось бродить, дружище. Скоро под этим небом некому будет выслушивать стариковский бред.
— Они сильнее, чем вы можете предположить. Как видишь, многие уцелели после первого удара и живы до сих пор.
— Ты думаешь, это ошибка? — зашипел Погонщик. — Думаешь, мы просчитались? Нет… на тех, кто выжил, у нас свои планы.
— И какие же? — спокойно спросил Синеус.
— Бойня! — истошно зарычали безумные, пропитанные черной ненавистью голоса в глотке Аргрима. — Хаос! Беспрерывное кровопролитие! Великое жертвоприношение!
— Кому?
— Темной Госпоже. Когда мы с братьями пробудились, это привлекло ее внимание. И теперь она жаждет… развлечений. Крови и зрелищ.
— Как всегда.
— Она их получит. Некому остановить нас. Ты стар, слаб, одинок, а о твоих хозяевах давно ничего не слышно. Когда Госпожа насытится, она в необозримой милости своей дарует нам вечный мрак. Весь мир будет принадлежать только Словам.
— Вы предупредили об этом своих верных слуг? Несчастный чародей, тело которого ты используешь, знает, что его ждет?
— Догадывается. Мы ничего не скрываем от наших инструментов, ибо только истинно преданные, готовые ко всему, достойны носить печать Химеры. Они веками поклонялись ей, скрываясь от остального мира, невыносимого в своем светлом высокомерии, и заслужили немного настоящей силы. Однако, когда наступит время для всеобщей пляски смерти, мы отправим их танцевать. Так будет интереснее.
— Растите, как бойцовых псов, на верную гибель?
— По крайней мере, мы не кормим их невыполнимыми обещаниями. Я ведь слышал ваш разговор от первого до последнего слова. Что это было? Ложь. Ложь. Ложь.
— Я пытаюсь спасти их.
— Как?
— Просто даю им надежду.
— Зачем?
— Чтобы спокойно встретить ночь, им обязательно нужно знать, что наступит утро. Так уж они устроены. И, коли на то пошло, ваше великое представление провалится, если у них не будет, за что воевать.
— Они станут драться за выживание. Как всегда. Как и каждый день на протяжении тысяч лет. «Умри ты сегодня, а я завтра» — вот единственный закон, которым руководствуются смертные.
— Вы с братьями слишком долго пробыли под землей.
— А ты слишком долго притворялся одним из них. Поверил в собственные сказки. Жалкий, никчемный старик. Что ты станешь делать, когда Темная Госпожа пожрет твоих друзей?
— Сражаться.
Тварь, жившая в Аргриме, снова расхохоталась.
* * *
Лес редел, земля стала ровной, чистой, и Вольфганг прекратил беспокоиться о копытах лошадей. Первое время, пока они продирались через нехоженые заросли, его голова была полна мыслей о корнях и корягах, ломающих тонкие, хрупкие на вид ноги. Это помогало отвлечься от невеселых дум: о брате, непонятном старике, Погонщиках Теней и ночных кошмарах. Но теперь насущные проблемы отодвинулись на второй план, вновь уступив место сердечной боли. Как назло, Харлан продолжал сыпать вопросами о случившемся на дороге. Выручал рыцаря глухой, но болтливый гном.
— Так значит, старик сказал вам, что впереди засада? — спрашивал торговец.
— Ага, — важно кивал Скалогрыз. — Выходит, эта, и говорит, мол, впереди того… засада, понимаешь.
— А вы ему сразу поверили?
— Ась?
— Поверили ему сразу?!
— Дык само собой. Как не поверить!
— А почему?
— Старику.
— Я спрашиваю, почему?!
— Что почему?
— Поверили!
— Ну ведь отчего хорошему человеку не верить. Приятный, понимаешь, такой старикан. Чокнутый слегонца. Усищи длиннее твоей руки.
— Ну?
— Зуб даю.
— Ладно. Значит, он предупредил, что впереди засада, и велел ехать сюда?
