— Ну, если продолжение хоть вполовину такое же… — бодро подхватила я.
— Такое же! — отчаянно выкрикнула женщина и, словно испугавшись собственного крика, прижала к щекам ладони. Многострадальный платок подбитым воробьём шлёпнулся на пол. — Знаете, не вполовину, а точно такое же, — повторила она уже тише и, окончательно взяв себя в руки, вернулась к рассказу: — Только мы за Зиночку порадовались, как опять всё не слава Богу — Коля Маремьян в спортзале на скакалке повесился. Сняли его, конечно, откачали, а он одно твердит: «Всё равно жить не буду, вон, Зинке повезло, ей и жить, а мне — незачем». Да уж, думаю я, Коленька, так, как Зинке повезло, это один раз на миллион бывает. И что же вы думаете…
— Что?! — наплевав на профессионализм, выдохнула я.
— Явилась мать его, — севшим голосом сказала Клавдия Николаевна и отвернулась. — Через два дня. Из Гродно ехала. И опять всё сходится. Откуда узнала — ума не приложу, ведь прямо в роддоме Колю-то бросила. И сама женщина толком ничего объяснить не может. Такое мурло, прости Господи, глянуть страшно, только для Коли всё одно — мать… Уж я сопротивлялась, как могла, но где там… Увезла она Колю…
— Ну что, впечатляет? — покосился Кирилл.
— Вполне, — ответила Тина.
— В почту пойдёшь? Бяке письма писать?
— Даже и не знаю…
— Что же они — вот так прямо взяли и оставили её там?! — Алла сидела на кровати на пятках и раскачивалась взад-вперёд, точно мусульманин на молитве. — И больше никогда?..
— Именно, — кивнула Тина. Почему-то она совсем Алке не сочувствовала. Даже жутковатую Дезире и то было больше жалко. Не говоря уже о других. — Вот два кулька унесли домой — тебя и Иру. А третий оставили. Побочный результат неудачного эксперимента. Так сама Дезире говорит.
— Я хочу её увидеть!
— Прошлый раз она сама тебя позвала, так тебе ж вроде не понравилось? Хотя если теперь… Ну так флаг тебе в руки и барабан на шею. Я-то при чём?
Алла беспомощно взглянула на Тину:
— Но как же я её без тебя найду?
— А со мной как? Встречу мы с ней не назначали, в телепатии ихней я уж вовсе не рою… Всё, что знала, тебе рассказала.
— Но она больше не зовёт меня…
— Расхотела, наверное. Или другие дела нашлись.
— …Я сидел на высоте «40.1».
— А-а, сопка «Яйцо»! У нас говорили, сначала надо у немца яйцо выдрать, а уж потом… У вас там наблюдательный пункт был. По типу самолётной башни.
— Это есть факт. Оборудован устройствами ночного видения и специальными приборами для корректировки огня.
— Ого! Нам бы такие, мы бы вас быстрее выбили…
— Это не есть просто. Вы не уметь устраивать позиции. Каждый германский ОП есть семь — десять дзотов и дотов, десять — двенадцать штук открытые огневые точки, два-три склада, землянки, ходы сообщений, крытые траншеи, щели с козырьками, окопы, блиндажи, около четырёхсот солдат, два-три наблюдательных пункта с радио и телефонами, проволочные заграждения и минные поля. А у вас? Как есть правда?
Генерал ответил с иррациональной — за давностью лет — завистью:
— Наш ОП — три-четыре дзота, в лучшем случае один НП, две-три огневые позиции, землянка, КП, связь — только телефонная с частыми обрывами, один блокгауз. Крытая траншея — редкость. Двадцать пять — сорок бойцов…
Ответ был полон такой же иррациональной гордости:
— Вы есть видеть! Мы, германцы, уметь!
Из-под приоткрытой двери в освещённые тусклой лампочкой сени вился синий дымок. Полковник знал, что Степан Ильич бросил курить уже лет пять назад. «Неужели старый фашист наш „Беломор“ смолит?!» — подумал он и шагнул через порог.
Больше всего его почему-то удивил тот факт, что Фридрих Золлингер лежал на узкой, аккуратно заправленной койке Степана Ильича, опираясь спиной на две сложенные горкой подушки. В ногах у старого немца сидел молодой, безупречно красивый ариец, похожий на персонажей из фильмов Лени Рифеншталь. Полковник вспомнил приключения девочки Кристины и, удивляясь сам себе (он всю жизнь был категорическим гетеросексуалом), подумал: «За таким бы и я побежал!»
Сам хозяин избы сидел за столом. У его локтя стоял неизменный стакан с чаем и полная пепельница окурков.
Увидев военного в форме, молодой ариец вскочил. В углу встал ещё один, с менее выразительной внешностью, а старый попытался приподняться.
Степан Ильич молча смотрел на Полковника несколько секунд (за это время Полковник заметил, что у немца-старика такие же большие уши), потом спросил:
— Что случилось?
— Противник оказался кучей озлобленных детей с какими-то просто невероятными способностями.
— Откуда они взялись?
— Насколько я сумел понять, что-то вроде генетических уродов. Народились здесь в результате всяких экологических и иных катастроф. Плюс дополнительно сползлись сюда по особому опознавательному сигналу…
— Контакт возможен? Аккуратно переловить по одному?
— Они совершенно асоциальны и чертовски опасны. И, похоже, находятся в процессе активного расширения своего контингента. Приручать их нет ни времени, ни соответствующих ситуации ресурсов. В сущности, это уже не люди.
— А кто же тогда?
Молодой ариец, сидевший в углу, о чём-то спросил старика. Старик ответил. Молодой отчеканил, торжествующе глядя на Полковника, и Фридрих Золлингер перевёл:
— Если бы генетический программа Третий рейх быть исполнять до его конец, на сегодняшний день в мир есть отсутствовать генетический брак.
Полковник вытаращил глаза и не нашёлся, что сказать.
Степан Ильич и красивый юноша невесело рассмеялись.
— Барон, Барон! Иди скорее сюда! А где Александра?
— Ушла куда-то с этим… научным сотрудником… А что случилось, Мариша?
— Барон, я уже ходила к машине. Его там нет. Они пропали…
— Кто пропал?
— Алла и твой Кирилл. Я стала звать их, потом искала в гостинице, везде, он же всегда в машине сидит… И Монморанси нет! Только-только Тина нашлась, а теперь они… Барон!
— Подожди истерить, Марина. — Барон подобрался и сделал попытку рассуждать здраво. — Твои-то дети что говорят? Ты их спрашивала?
— Виталик не в курсе, а Тина… Спроси её сам, я уже ничего не понимаю!
Тина, скрестив ноги, сидела на кровати.
— Алка, скорее всего, ушла встречаться с сестрой, — сказала она Барону. — А Кирилл тут ни при чём. Он… он куда-то в другое место ушёл. Он с Алкой вообще не разговаривал.
— Какая сестра?! — выкрикнула Марина. — Ты сама мне рассказывала, что сестра Аллы умерла семь лет назад!
