— Моё почтение. — Степан Ильич не подозревал о существовании современного словечка «респект». — Ваши железобетонные огневые точки с бронеколпаками — мечта наших артиллеристов…
— Чем вы вообще воевали? Мы находили ящики от пулемётных лент пулемёта «Максим» образца тысяча девятьсот восьмого года!
— Чем было, тем и воевали. Кстати, вы-то наши захваченные «Дегтярёвы» ещё как использовали!
— О! Пулемёт Дегтярёва — неплохая вещь…
— Правда, что операция по захвату Мурманска называлась у вас «Голубой песец»?
— Да.
— По-русски, учитывая дальнейшее, это прозвучало бы иначе. Немного неприлично, зато точно… Седьмого октября сорок четвёртого мы наступали в составе Девяносто девятого стрелкового корпуса, впервые под прикрытием тяжёлых танков «Клим Ворошилов»…
— Мы в это время находились в составе Второй горнострелковой дивизии.
— Но ведь она была практически полностью окружена и уничтожена!
— Да… Из окружения вышли семь человек. Никого из них я не знал.
Озёра как глаза, налитые слезами. Тишина вокруг такая, словно никогда не кончается минута молчания.
Возле неглубокого входа в траншею, слева, метрах в пятнадцати, восемь высоких булыжных ступеней вниз. Там — вход в неширокое убежище. Два деревянных столба посередине подпирают перекрытие. Плоские сланцевые плиты вместо лежаков. Между ними вода, мёртво отсвечивающая. Ближе к выходу, справа, небольшой железный лист с костерком. Дым уходит наружу прямо через вход. Если стоять, глаза слезятся. Если присесть — ничего.
Здесь кучкуются «ботики» — бойцы-подносчики, которые под огнём противника носят грузы и оттаскивают раненых с опорных пунктов. Название — от шустрых корабликов прибрежного плавания. Туда-сюда, туда-сюда. Путь проходит через открытое немецким огневым точкам плоскогорье перешейка, каждый метр которого на все шесть километров ширины и километр глубины простреливается под разными углами миномётным, артиллерийским и пулемётным огнём. Особенно буйствуют пулемётчики и снайперы на последних шестистах метрах — в Долине Смерти.
Потом говорили, что за три ходки «ботиков» будто бы давали медаль «За боевые заслуги» или «За отвагу». Враньё.
В тёмное время службу «ботиков» правят автоматчики и разведчики частей Северного оборонительного района. В светлое время ходят штрафники.
Группа — восемь человек. Получили грузы, и вперёд. Оружия ни у кого нет, оно бы только мешало. Сначала по траншее мимо землянок, позиций миномётчиков и пулемётных гнёзду мимо дотов и окопов полевого караула, до землянки КПП. С разных сторон — разрывы мин, свистят осколки снарядов и гранита, едкий дым, низкий звук тяжёлых станковых пулемётов, повыше — ручников. Прерывистые линии трассирующих пуль. За КПП — на выбор: можно идти внутри крытой траншеи, можно бежать поверху. Мина или снаряд, попавшие в крытую траншею, травят газами, рвут осколками всех сразу. Если поверху — всё то же самое, но без газов, и воздух кажется вольным, и грохот поменьше, нет подземельной темноты. Пошли поверху? Пошли… Но прежде отмечаются интервалы стрельбы, чтобы по возможности — и по счастью — подгадать в разрез, в промежуток. Здесь прицельно, мягко говоря, постреливают. Как правило, «ботики» погибают на первых ходках, ещё не успев научиться правилам здешнего движения. И все благодарны методичному педантизму противника: «Вот гад, по порядку стреляет».
С позиций немцев всё плоскогорье, несколько наклонённое к Муста-Тунтури, — как на ладони. Появилось движение — хоть группы, хоть повозки, отдельного бойца, дымок над землянкой, огонёк или вспышка выстрела — следуют пулемётные очереди, миномётный или артиллерийский обстрел. Для немцев вся Долина Смерти условно разбита на квадратики, особенно наши пути. В зависимости от того, где ты сейчас идёшь, можешь ждать попадания в голову, живот, ноги. У них — фиксированные прицелы огневых точек. И тут уж как повезёт. Он, сидящий в блиндаже или за стальной призмой с прорезью, либо нажимает на гашетку, либо отвлёкся от прицела, потянувшись за сигаретой, глотком шнапса — большое дело в удобствах…
В «мёртвой зоне» — пакгауз. Отсюда начало всех путей: направо на первый и второй, налево — на третий, четвёртый и пятый ОП. Вершины, западные и южные склоны заняты противником. Кроме того, фашисты имеют выходы и в седловинах, и с господствующих высот, из глубины обороны, сопок «109,0», «Яйцо», «Безымянная», «122,0», «449,0». Груз наш ждут. В первую очередь патроны и гранаты. Известно, что немецкий ОП здесь рядом, через небольшую седловину, — кидают гранаты друг другу в окопы.
Путь на четвёртый ОП. Здесь идёт постоянная, зверски упорная борьба за погранзнак. Он стоит, падает, его опять устанавливают, немцы опять сбивают. Наша земля! Так и стоял-поднимался до тех пор, пока фрицев не погнали. Потом говорили — на всей границе единственный.
Обратно несём раненого. Длинный изматывающий подъём. Снег зернистый, с песком, гравием, осколками, гарью. Санки не скользят. Вдогонку — пулемётные очереди. По траншее в любом случае не пойдёшь с волокушей. Беспорядочный разброс минных разрывов, но хоть гори, хоть вся земля взрывайся, идти и тащить надо. И так до двенадцати ноль-ноль. Теперь обед и до тринадцати ноль-ноль будет тихо. Цепочки и с той, и с нашей стороны к озеру у высотки «Блин». Общий водопой! Как в сказке. Смешно. С часу опять «молотилка».
Каждая ходка выбивает одного-двух человек, иногда половину группы, если очередью накроет. В каждой следующей ходке остатки соединяются в новые группы. За месяц от роты в шестьсот человек остаётся едва отделение. Тогда на «боевую тропу» встаёт новая рота…
— Ты сейчас растеряна, это понятно. Ты хочешь отправить письмо, поговорить с подругой. Это просто. Попроси Букашку. Он где-то в цехе играет с Марусей.
— Маруся — это твоя рысь?
Сознание Тины отчаянно цеплялось за остатки нормального мира, в котором весёлые дети играют с домашними животными. С добрыми кошками и ласковыми собаками. Восьмилетний беспризорник по кличке Букашка и рысь по имени Маруся гоняют бантик в руинах завода на краю бывшей империи. Нормальнее некуда.
— Да, она у меня вроде поводыря. Знаешь, как бывают собаки у слепых? Только мне поводок не нужен, я её и так чувствую. Только она ещё совсем молодая, годик с небольшим, ей играть хочется. А я… ну, в общем, я не очень это люблю. Так что повезло Марусе с Букашкой.
— Понятно… Ну, до свидания, Дезире. До свидания, Федора и Родион.
— Ловец! — окликнула Дезире.
— Я тоже ухожу. Что, Дезире?
— Нет, ничего.
— До свидания, Кристина, — сказал Родион.
Тина даже вздрогнула от неожиданности. К этому моменту она успела решить, что Родион по каким-то причинам вообще не мог говорить. Ошиблась.
Федора помахала пухлой рукой. Дезире промолчала.
— Слушай, — сказала Тина Ловцу, останавливаясь на выходе из коридора в разрушенный цех. — Эта Дезире, которая воображает себя океаном Соляриса, она ведь всё врёт, так? От тяжёлой жизни себе придумала?
