Наливайко крякнул и полез из-за стола — снимать Шерханов котелок с огня.
Шерхан. Похищение
Белка была крупная, огненно-рыжая и до жути любознательная. Она бойко скатилась по стволу, прыгнула к помойным вёдрам у кухни, ухватила что-то, распушила хвост и с довольным видом взлетела на берёзу. Глупая, думает, Шерхан не видит её, Шерхан не слышит, не замечает… Э, милая, да Шерхану вовсе и не нужно открывать глаза — он тебя учуял знаешь ещё где? Во-он на той сосенке… И был бы он в плохом настроении, ты бы тут не скакала.
«Тихона на тебя, рыжая, нету… — Шерхан благодушно зевнул, перевалился на бок и снова затих, только влажные чёрные ноздри едва заметно подрагивали. — Так, а что у нас будет на ужин?»
Запахи внятно говорили ему: жизнь удалась. В желудке ещё ощущался вкусный обед, хозяин что-то мирно писал, сидя в палатке, а на кухне опять гремели котлы. И ещё с севера налетел ветер и разогнал всю мошкару. Мир был надёжен, прочен и не грозил бедой. Над лагерем витали запахи леса, знакомых людей, кухни, дыма, солярки…
И вдруг Шерхан насторожился, вздрогнул, по телу пробежала дрожь… Этот запах! Не различимый никакими приборами, измеряемый, быть может, всего несколькими молекулами… И тем не менее — безошибочно узнаваемый.
Запах суки. Запах любви…
Мышцы кобеля напряглись, дыхание начало сбиваться. О-о, этот запах, заслонивший вселенную!.. Могучая сила подняла Шерхана на лапы, словно кувалдой шарахнула по голове и, властно отменяя все чувства и привычки, погнала из лагеря неведомо куда.
Если бы хозяин вовремя высунулся из палатки и окликнул его: «Эй, куда?!» — Шерхан, вероятно, остановился бы. И пристыженно вернулся назад. Но хозяин ничего не заметил, и теперь кобеля направлял инстинкт. Древний, могучий, необоримый инстинкт, требующий продолжения рода. Шерхан мчался по лесу, из пасти тягучей ниткой свешивалась слюна, нос доверчиво и жадно вбирал постепенно крепнувший запах.
«Ты прекрасна, желанная, ты прекрасна! Где же ты?..»
Он даже не услышал тихого хлопка, какой издаёт пневматическое оружие. Миг — и в плечо ему хищно впилась игла, шприц сработал, выдавливая в кровь отраву. Шерхан остановился, выдернул зубами колючку, грозно зарычал, оглянулся, ища коварных соперников… и в это время на него без предупреждения навалилась чудовищная слабость. Он заметил сбоку размытые силуэты и сделал шаг, но лапы уже подламывались, в груди начало клокотать и хрипеть, на шею будто набросили и затянули аркан…
— Ого, ну и здоровый!..
Чья-то нога ткнула его в рёбра, сперва осторожно, потом — с безнаказанной силой. Импортная фармакология не подвела. Шерхан не смог даже дёрнуться.
— Верёвку давай!..
Подошедшие люди замотали ему скотчем пасть, крепко связали лапы и, раскачав, с усилием закинули в кузов пикапа. На голову опустился плотный, воняющий бензином брезент… Шерхан отчаянно боролся за каждый вздох, за каждый удар словно бы задремавшего сердца. Но в этом почти остановленном сердце не было страха. Предки Шерхана поколениями охраняли стада, отгоняя прочь двуногих и четвероногих стервятников, и не сдавались в бою, даже когда горло сдавливали чьи-то челюсти или удавка.
«Я запомнил вас. И не думайте, будто победили меня…»
Тихон. Приближение Зла
Леса и окраина болот кругом лагеря оказались местом до крайности интересным. Тихон был, в общем-то, городским, квартирным котом, но у его племени генетические дарования просыпаются легко и быстро, дай только повод. Потомку камышовых охотников с первого дня крепко полюбилось исследовать могучие сосняки, непролазные (ха-ха, для кого-то!) заросли ольхи и подсохшие на жаре моховые кочки. Ещё здесь была речка, мостик через неё и деревня на том берегу, страшно интересная деревня, в которой…
О, на сей счёт Тихону было что порассказать, да только кто ж его спрашивал…
В общем, к палаткам хозяйкиных друзей Тихон возвращался лишь от случая к случаю.
[145]
В основном тогда, когда там кормили чем-нибудь вкусненьким. Например, раками. Хочешь — анатомируй варёного, хочешь — справляйся с живым. Это было забавно. Или вот взять давешнего осетра. От осетра явственно попахивало магией, но магия, которая помогает наполнить желудок, вредоносна не более, чем удочка и крючок. Её даровала Своим детям Мурка Трёхцветная, праматерь кошачьей удачи.
[146]
В такой магии и сам Тихон, как все коты, очень даже знал толк.
Самым невинным образом применённый к хозяйке, Муркин дар помог Тихону, помимо законной порции, упереть хороший кусок головизны, и кот потащил его прятать под ёлку, чьи нижние ветки перемешались с травой, образуя такой уютный шатёр. Шерхан проводил рыжего хозяйственника снисходительным взглядом. Конечно, он и так, лишь по запаху, легко вычислил бы Тихонову заначку, но кот знал, что алабай не станет её разорять. Шерхан понятия знает, чужим найти слабо… а длиннохвостого овчара, от чьей родовой судьбы шёл такой дух, что шерсть дыбом, — этого овчара, хвала опять же Трёхцветной, давно уже ни слуху ни духу.
Так что сегодня ещё и поужинаем осетринкой…
С достоинством прогулявшись по лагерю, Тихон устроился отдохнуть на развилке толстой берёзы. Мир отсюда казался ему спокойным, устойчивым, надёжным и сытным, в нём царствовали смысл и добро. Хозяйка внизу проверяла большую почерневшую бочку, установленную над костерком; из бочки исходил аромат коптящейся рыбы, услаждавший даже самое сытое обоняние. Зря ли Шерхан, залёгший у палатки в теньке, так и шевелил носом. Нет, он не пойдёт клянчить кусочек, не станет красноречиво облизываться и развешивать слюни, но… принюхаться-то ведь можно?
Тихон вдруг понял, что соскучился по дауфману.
Этот пёс, чья жизненная цепочка тянулась из кровавых и задымлённых бездн, сам по себе был, пожалуй, даже забавен. Окажись он сейчас здесь, в лагере, его можно было бы в охотку подразнить, развеивая послеобеденную скуку. Или, если дразнить показалось бы лениво, просто понаблюдать, как они с Шерханом ходят один мимо другого. После того как алабай — наивно полагая, что заступался за Тихона, — объяснил дауфману некоторые правила общежития, тот, встречаясь с ним среди палаток, старательно отворачивался. Так и бежал своей дорогой, отчаянно выворачивая шею, тупица. «Никого не вижу, не слышу… а значит, и отношения выяснять не обязательно…»
