— Прошу… — Кузнец предложил Ерофеевне локоть, и они пошли через анфиладу комнат назад. Вызванивали шпоры, породисто шелестели меха, мерно цокали серебряные подковки о мрамор, бронзу и порфир…
— Ну вот, сосед, и всё. Пути наши здесь расходятся, — с улыбкой сказала Ерофеевна, значительно кивнула и подала, сверкнув перстнями, ухоженную руку. — Может, увидимся ещё, а может, и нет… О космосе думай. И меня лихом не поминай.
— Доброго пути, — поцеловал царственную руку Кузнец, тяжело вздохнул и поднял подозрительно заблестевшие глаза. — Мне будет не хватать тебя, соседка. Правда… Без тебя… Ну ладно, с Богом, иди уже, что ли, иди…
И Ерофеевна пошла. Гордая, величественная, прекрасная. Спустилась с крыльца, и бесценная шуба сменилась фуфайкой, горлатная шапка — ветхим платком, старушечьи ноги снова обулись в безразмерные «говнодавы». Сгорбленная бабка заковыляла через двор — бурьян, лебеда, яблони-дички…
Кузнец смотрел ей вслед сквозь стекло.
«Значит, держишь меня, Туза по статусу, за полного дурака? Сказочками про ужасных Змеев пугаешь? Уж с кем, с кем, а с рептами я знаком. Очень хорошо знаком… А с другой стороны — законы космоса в самом деле не шутка. Личной силы пока хватает с лихвой, но она, увы, не вечна, и когда-нибудь придётся отвечать. А там условных сроков не бывает и на поруки вряд ли возьмут. Как отвесят крайнюю меру — и привет. Да ещё шпага эта дурацкая, как в заду заноза, покороче сделать не могли… — Он вытащил бретту из лопасти, отшвырнул на кресло. Следом полетел напудренный парик. — Правда в том, что не надо складывать все яйца в одну корзину. Договор с рептами — дело хорошее, но не помешает и запасный вариант. А то возьмут действительно да оставят ни с чем… кроме испорченной кармы, за которую потом ещё придётся расплачиваться. Так что послушаем старую ведьму, только проследим, чтобы от нас не убыло…»
Кузнец скинул надоевшую перевязь и подошёл к камину. Там на мраморной полке среди милых антикварных вещиц стоял телефон. Красный, пластмассовый. Вместо диска или кнопок на нём красовался герб СССР.
Лето 1942-го. Наше дело правое
Над Москвой висела летняя ночь, но в кабинете Сталина, по обыкновению, горела лампа, а шторы светомаскировки были наглухо задраены. По левую руку вождя сидел Берия, по правую — Лазарь Каганович. Причём сидел Каганович весьма понуро, уныло опустив усы, и в животе противно урчало. Ох, дёрнуло же его вляпаться в такое дерьмо!.. Говорил ведь ему, ох как говорил ему в детстве папашка-прасол:
[138]
«Ты, шлимазол, запомни, вначале шевели мозгами, потом уже мети языком. Язык доводит не до Киева — до цугундера и параши». А уж папашка-то знал, что говорил, вон сколько через его руки прошло рогатого кошера. Да… А всё Берия, жирный очкастый змей. И как только носит гадину русская земля! В Новый год подвалил аж на цырлах, с улыбочкой. «А что, Лазарь, нет ли среди ваших какого-нибудь знатока? Ну там, на картах погадать или на кофейной гуще?» И пошло-поехало. И вот куда приехало. Чем всё закончится, один Яхве знает. А отвечать придётся ему, Лазарю Кагановичу.
Берия же, наоборот, сидел радостный, глядел задорно. Очки сверкали — утром пришла шифровка из Берлина о вчерашнем секретном совещании у Гитлера. Вот так, совещались вчера, а сегодня мы уже знаем.
— Хорошо, — положил на стол шифровку вождь, кивнул и мундштуком любимой трубки указал на Берия. — Ну и какие же наши действия?
В глубине души он был уязвлён. Немцы паршивые смогли, а наши нет. Вот как, оказывается, всё просто. И за тридевять земель переться не надо. Ворота-то в Шамбалу, оказывается, рядом. Надо только их отыскать. А затем открыть. Легко сказать… «Может, и впрямь погорячились с Бокия? И старуху Львову прозевали преступно. А теперь вокруг только недоумки. Или люди недалёкие, мутные, себе на уме. Типа интеллигента Мессинга, не желающего руки марать. Не одумается — пожалеет. Не таких обламывали…»
— Действия, товарищ Сталин, намечены самые решительные, — поднялся Берия. — План разработан, люди проинструктированы, магическое обеспечение на самом высшем уровне. Спасибо ещё раз дорогому Лазарю Моисеевичу. — И он ловко перевёл стрелки на бедного Кагановича. — Все кадры лично отобраны им, им же рекомендованы к операции. А кадры ведь, как известно, решают всё!
Нет, всё же он был определённо похож на эдемского гада. Ну разве что располневшего…
— Хорошо, — одобрил вождь, пыхнул трубкой и посмотрел на Кагановича. — Не подведут твои, сдюжат? Не дадут почвы для оргвыводов?
«Потому что незаменимых людей у нас нет…»
— Никак нет, товарищ Сталин, не подведут. — Каганович вскочил. — Дело возьму под свой личный контроль. Почвы для оргвыводов не будет.
«Ох, как же ты был прав, прасол-папа…»
— Хорошо. — Вождь поднялся, вышел из-за стола, заложил правую, здоровую руку за спину, сделал по кабинету круг. — Считаю, что целесообразно и необходимо после окончания операции пройтись по означенному квадрату «Катюшами». А затем, — он строго посмотрел на Берия, — отправить туда лучших, проверенных людей. Дивизию. Я правильно говорю, товарищи?
Товарищи кивали и во всём с ним соглашались. Да, враг не должен пройти в Шамбалу. Любой ценой. Наше дело правое, победа будет за нами…
Песцов и Краев. Правда
Краев был у себя, но при первом же взгляде на него всё желание разбираться у Песцова испарилось. Краев лежал перед компьютером на животе, и, видно, уже давно. Ни пулемётного стука клавиш, ни исступлённого блеска глаз. Олег тупо смотрел на экран, откуда навстречу ему мчались электронные звёзды, уныло кусал губу и, кажется, дозревал, на ком бы сорваться за напрочь сгинувшее вдохновение.
Сложная штука творчество. То ты несёшься вперёд, как на слишком резвом жеребце — азартно и страшновато, и придержать бы, да не очень-то слушается. То — впрягаешься сам, точно ломовой мерин, и тащишь, как телегу из грязи.
У Краева, судя по всему, не получалось и этого.
— А, старлей… — оглянулся он на Песцова и то ли вздохнул, то ли застонал, усаживаясь по-турецки. — Заходи, гостем будешь.
Голос прозвучал фальшиво.
— Я на минутку, — хмуро кивнул Песцов. — Сделай, брат, что-нибудь с Гансом. Ну… неправильно это, понимаешь? Пусть лучше медведем бегает, чем таким вот зомби. А то я его замочу. И утоплю в болоте. Нельзя так.
«Просто потому, что я человек. А человек должен звучать гордо. Или заткнуться навсегда…»
— Да кто бы возражал, — вздохнул Краев, и Песцов с облегчением понял: уговаривать, ругаться и спорить с «властителем душ» необходимости не было. — Что-нибудь обязательно придумаю, — продолжал Олег. — Только не сейчас, хорошо? Я тут что-то как головой в стену…
Действительно, в этот миг он был похож на измученного Сизифа — катил, катил… А камень взял да и ссыпался с горки.
