— Всем сидеть на месте, и никому плохо не будет, — скомандовал «серый». — Стражу звать не нужно… Мы ненадолго. У нас дельце к достопочтенному хозяину.
Леденея, кабатчик остановил руку, тянущуюся за дубинкой. Нет, не стоит этого делать. Палица, усаженная стальными шипами, тут не поможет.
И вновь подумал, как славно, что здесь нет его домашних.
— Вам же сказано, сидите на месте, и все будет хорошо, — произнес старший, метнув ледяной взор на выскочившую на шум прислугу. — И ты будь спокоен, Сутар Хмор! Мы не хотим тебя убивать! Нам всего лишь нужно, чтобы ты пошел с нами и поведал нам все, что ты знаешь о чужинцах.
Сутар в каком-то черном отчаянии вновь потянулся под стойку и уже нашарил рукоять боевой дубинки, когда расположившийся у стойки «белолицый» резко взмахнул перед его глазами рукой, и из-за обшлага плаща в лицо кабатчику полетело облачко красноватой пыли.
Спазм рванул нос и горло бывшего старшины охраны рудника 13-го управления КГБ СССР, в голове как будто ударил гром, глаза залили слезы жгучей боли.
Затем мир завертелся в бешеной воронке и накатил мрак.
Усмехнувшись, посланник Подземного Хана обвел взглядом кабак, посетители которого напряженно замерли, делая вид, что ничего не произошло.
— Помолитесь хорошенько, — проскрипел он из-под капюшона, и многим почудилось, что на скрытом тенью лице блеснули красным вампирьи очи. — Все. Помолитесь, — повторил он. — Потом, если захотите, кликните стражу. Можете рассказать ей все. Или не говорить ничего, это неважно.
Он повернулся к своим товарищам, которые деловито выволакивали обмякшее дебелое тело Сутара из-за стойки, обхватывая поудобнее, чтобы со стороны казалось, будто друзья ведут упившегося приятеля домой.
Через мгновение они распахнули дверь и скрылись в сгустившейся вечерней тьме.
Горы Летящего Льва. Рейдовая группа сил самообороны города-республики Октябрьск/Тхан-Такх
Черная бесконечная, вязкая темнота медленно, словно нехотя ослабляла свою липкую хватку, становилась все серее, а затем и менее ощутимой, постепенно теряя свою однородность. Появилось светлое пятно, которое увеличивалось в размере, становилось все ярче и ярче. В этом пятне возникли и поплыли какие-то смутные тени. Их размытые очертания плавно обретали четкость.
Скала. Она приближается медленно, с необратимой настойчивостью, пугая непонятной неизбежностью.
Чувство смертельной тоски, нежелание видеть и слышать все это резко ударило по сознанию. Появилась мысль, что так уже было, а то, что будет дальше, ничего хорошего не предвещает.
Откуда такая уверенность? Когда подобное уже было?
Глаза закрылись сами собой.
Или это та самая липкая темнота вновь уцепилась мертвой хваткой?
Тишина. Почему ничего не слышно?
Стоп! Неясный гул, какое-то стрекотание….
Все это накатывает волнами, то затихая, то усиливаясь вновь.
Непонятно…
Качает. Плавно, убаюкивающее…
Горы не могут качаться! Значит, это сон?
Но он думает, анализирует, следовательно, не спит!
Что это? Что происходит?
Открыть глаза, посмотреть! Почему для этого нужно прикладывать столько усилий?
Почему он здесь? Зачем? Отчего так трудно выпрямиться и обернуться? Но это нужно сделать!
Движение отозвалось резкой болью во всем теле. Особенно в левой части головы.
И еще в правой руке…
Увиденное многократно усилило боль, и на него вновь обрушилась темнота…
В этот раз ее хватка не была столь жестокой. Чуть погодя она позволила вспомнить то, что успели разглядеть глаза: у противоположного борта, на сиденьях, скрючившись, сидели, лежали перебинтованные бойцы, а на полу, у самых его ног находилось то, что раньше было человеком…
Горько. Больно. Страшно. Страшно не оттого, что что-то угрожает, а от увиденного и осознания происходящего.
Опять стало темно.
Темнота отпустила так же внезапно, как и захватила, унеся куда-то, где нет ничего. Может, это все-таки сон?
Нет. Во сне не бывает запахов, особенно запаха смерти. А он был тут, рядом, раскромсав, разорвав то, что было чьей-то жизнью и теперь лежало у его ног бесформенными, окровавленными кусками плоти.
Придя в себя, Глеб открыл глаза.
Нет, не сон.
Явь.
Он сидел, привалившись плечом к борту машины, а перед глазами виднелись проплывающие далеко внизу горы.
Что же произошло? В памяти всплывали какие-то хаотичные обрывки, никак не желающие складываться в цельное полотно.
Перед глазами всплыла недавняя картина, увиденная на дороге: громадная воронка, окровавленные бинты на раненых, ярко контрастирующие с изодранной, закопченной одеждой и что-то лежащее под солдатскими плащ-палатками на обочине. Сквозь тонкий брезент проступали бурые пятна. Пара человек у БМП склонилась над кем-то невидимым за их спинами. Оттуда раздавался хриплый, булькающий нечеловеческий стон, и от этого становилось жутко…
Медленно, очень осторожно Глеб повернулся, попытался сесть ровно, но его качнуло, и он опять привалился к борту, на этот раз уже спиной. Нужно рассмотреть все внимательно. Должен же он найти хоть что-то, что поможет вспомнить!
Его окружают раненые, закрывшиеся в собственном мире боли и горя, не глядящие по сторонам и безучастные ко всему происходящему. А там, на камнях, лежат наспех брошенные тела убитых, у самых же его ног на плащ-палатке непонятные окровавленные ошметки искромсанного человеческого тела. Совсем недавно ЭТО было человеком…
Смилостивившись, память подсказывала, что он имеет прямое отношение и к этим солдатам…
Так, почему же он здесь? Может, он ранен?
Перебарывая собственный страх, Бобров ощупал безвольно висящую правую руку.
Рукав разодран. Ноет плечо. Саднит локоть и предплечье. Бинтов нет. Пошевелил пальцами. Ух, как больно! Но пальцы работают!
Закусив губу, чтобы не застонать, как можно аккуратнее пристроил больную руку поверх лежащего на коленях автомата. Ничего. Это не смертельно. Значит, не в руке дело.
Жутко болит вся левая часть головы и почему-то почти ничего не слышит левое ухо. Нет, туда мы пока не полезем.
Ощупал грудь. Все нормально, да и не болит там ничего. Живот, ноги тоже, кажись, в полном порядке.
На шее пальцы наткнулись на что-то липкое.
Осторожно ощупал голову и, ожидая наткнуться на что-то страшное, коснулся левого уха. Больно, но, кажется, все на месте.
Убрал пальцы. Нечто вязкое потянулось за указательным пальцем, но слышно стало немного лучше. Взглянул на пальцы. Кровь. Это его кровь…
