Вправо калитка и улица. Туда нельзя. Пока
откроешь калитку — догонит. А если и успеешь выскочить на улицу, там в рясе все
одно не убежать.
Эта мысль промелькнула в долю секунды, а в
следующую долю той же самой секунды Пелагия уже бежала влево, за угол дома.
Сверху безо всякого предупреждения и
предварительного побрызгивания хлынул дождь, и таким сплошным потоком, что
сестра чуть не задохнулась. Теперь и вовсе стало ничего не разглядеть. Она
бежала через сад, через рощу, выставив вперед руки, чтобы не удариться о ствол.
Где-то близко ударила молния. Пелагия
оглянулась на бегу и увидела белые стволы, стеклянную стену дождя и за ней,
шагах в двадцати, нечто черное, растопыренное, подвижное.
А деваться было совсем некуда. Еще десяток
шагов, и в лицо дохнуло пропастью. Пелагия не увидела обрыв, а именно что
вдохнула его. Реку же за оглушительным отхлестом ливня было не слышно.
Спереди чернела бездна, сзади шлепали по лужам
шаги — не больно спешные, ибо преследователь отлично понимал, что бежать
монашке некуда, и, видно, боялся, что она затаится где-нибудь под кустом.
Слева что-то едва различимо белело во мраке.
Некий перст указывал вперед и немного вверх, туда, где по вечерам зажигается
первая звезда.
Береза! Та самая, что нависла над кручей!
Пелагия подбежала к погибшему дереву,
опустилась на четвереньки и поползла вперед, стараясь не думать о том, что
внизу двадцать саженей пустоты. Добралась до кроны и застыла, обняла ствол
покрепче, прижалась щекой к мокрой шершавой коре. Видно ее с берега или нет?
Конечно, видно — черное-то на белом!
Пелагия рывком села, свесила ноги в воздух.
Сорвала черный платок, бросила вниз. Потянула через голову рясу, но та,
тяжелая, набухшая, лететь во тьму не желала, цеплялась за локти, за подбородок.
Когда же наконец подалась, то в отместку утащила за собой очки. Да что толку от
очков, когда все равно ничего не видно.
Пелагия развернулась лицом к берегу и села,
прислонясь спиной к толстому обломанному суку. Она была в одной полотняной
рубашке и дрожала всем телом, но не от холода, а от ледяного, пробирающего до
костного мозга ужаса.
— Заступнице, заступнице… — шептала инокиня и
никак не могла вспомнить, что там дальше в молитве Пресвятой Богородице.
Лицо заливало дождем, струи колотили по косо
торчащему стволу, далеко внизу рокотала Река, но напряженный слух Пелагии
улавливал и иные звуки.
Удары дерева о дерево. Шаги. Хруст сучьев.
Когда-нибудь это кончится, сказала себе
Пелагия. Это не может продолжаться вечно. Он побродит-побродит и уйдет.
Но время будто остановилось. Может, это и есть
конец света, подумалось вдруг монахине. Может, так всё и кончится: мрак, хляби
небесные, раздирающий сердце ужас, шаги в темноте — всё равно ничего страшнее
этого уже не придумать.
Ах молния, молния — надо же ей было прочертить
небо именно в этот момент. И главное, гроза-то уже почти ушла в сторону
заречных лесов, остались только дождь и ветер.
Но осветилась роща прощальным сполохом, и
увидела Пелагия близехонько, меж блестящих от воды кустов, черную фигуру. А еще
хуже было то, что и ее. Пелагию, тоже увидели.
Шаги приблизились. Качнулась береза — это на
нее ступила нога.
Монахиня, помогая себе руками, поползла на
ягодицах дальше, дальше. Ствол заскрипел, прогнулся. Теперь он торчал над
обрывом уже не косо, а вровень с землей.
— Шли бы вы, сударь, — дрожащим голосом
крикнула Пелагия, потому что сил сносить молчание у нее больше не было. — Я не
знаю, кто вы, не видела. Так что опасаться вам нечего. Не берите еще греха на
душу, уж довольно с вас. Да и не достанете вы меня здесь, вместе упадем.
Черный, молчаливый, кажется, и сам сообразил,
что двойной тяжести дерево не выдержит.
С минуту было тихо. Потом раздались звуки,
смысл которых до Пелагии дошел не сразу. Что-то захлюпало, зачавкало,
застучало. Береза словно ожила — закачалась, расскрипелась.
Это он подрывает корень, поняла вдруг Пелагия.
А как поняла — страха словно и не бывало. Оказалось, что страх — это другое
название для надежды. Если надежды нет вовсе, то и страшиться нечего.
И молитва вспомнилась: «Заступнице усердная,
благоутробная Господа Мати! К тебе прибегаю аз, окаянная, и паче всех
наигрешнейшая: вонми гласу моления моего, и вопль мой, и стенание услыши…» На
словах «якоже корабль в пучине, погружаюся в море грехов моих» ствол стал
накреняться, стремительно убыстряя движение, и сбросил монахиню в черное и
гулкое пространство.
Раскинув руки. Пелагия бесшумно и свободно
летела сквозь пустоту навстречу шуму, реву и плеску.
…и присно, и вовеки веков. Аминь.
Река приняла ее с неожиданно мягкой
упругостью. Никакой мокрости Пелагия не ощутила, потому как и без того вымокла
дальше некуда, а о том, что находится уже не в воздухе, а под водой, догадалась
по стесненности и замедленности движения вниз.
Инокиня забила руками, оттолкнулась ногами и
устремилась вверх, где было так вольно и воздушно. Но вода не хотела ее
пускать, а всё тянула куда-то, вертела, и дышать было уже совсем нечем. Еще
раз-два-три, и открою рот, и будь что будет, промелькнуло в голове у тонущей.
Но мочи терпеть больше не было. Она широко раскрыла уста, готовая наполнить
легкие Рекой, но губы всосали не воду, а воздух и брызги, потому что в этот
самый миг голова Пелагии вынырнула между пенными бурунами.
Она жадно вдохнула, и еще, и еще, забывая
выдохнуть, и закашлялась, но подводное течение уже тянуло ее обратно вниз, и
монахиня снова скрылась под водой.
На этот раз вынырнуть оказалось еще трудней —
отяжелевшие башмаки все норовили распрямить тело по вертикали, чтобы Реке было
удобнее тащить Пелагию ко дну. Она скрючилась в три погибели, сорвала с ног
обузу, и после этого бороться с водой стало легче. Сестра забарахталась в
обволакивающих объятиях стремнины, оттолкнулась от нее и пошла вверх, вверх,
вверх.
Снова принялась глотать воздух, а Река несла
свою добычу куда-то во тьму и, словно забавляясь, поворачивала то по часовой
стрелке, то против. Близко — рукой не дотянуться, но разглядеть можно — торчало
и подрагивало что-то светлое, двигающееся в том же направлении и с той же
скоростью. Пелагия не столько увидела, сколько угадала очертания обломанных
сучьев и поняла — это ее береза, подруга по несчастью.
