Молчание было столь напряженным, взгляды, со
всех сторон обращенные к архиерею, были полны таким ожиданием, что Митрофаний
не вынес соблазна.
— От людей сокрыто, да Богу ведомо, — сказал
он веско. — А от Него и служителям Его.
Тут уж в гостиной всякое шевеление
прекратилось. У дверей, схватившись обеими руками за тесемку белого передника,
замерла горничная Таня, Скептически склонил голову Бубенцов. Мисс Ригли
потянулась платочком вытереть слезы, да и замерла. Даже гордая Наина Георгиевна
смотрела на владыку будто завороженная.
Митрофаний взял за руку Пелагию, вывел на
середину комнаты.
— По моему наказу здесь несколько дней прожила
сестра Пелагия, мое зоркое око. Велю тебе, дочь моя, рассказать этим людям то,
что ты выявила. Дело это слишком взбудоражило умы и замутило души, так что не
будем с тобой келейничать.
Пелагия опустила глаза и подвигала
вперед-назад по переносице очки, что являлось у нее признаком неудовольствия,
но сердиться на владыку ей было невместно. Оставалось только повиноваться.
— Если благословляете, отче, расскажу, —
сказала она, переборов понятное волнение. — Но сначала повинюсь и попрошу
прощения. Мне бы раньше разобраться следовало. И детеныш невинный был бы жив, и
Марья Афанасьевна избежала бы горестного потрясения, чуть не сведшего ее в
могилу. Припозднилась я, только сегодня поутру мне кое-что открылось, да и то
не до конца…
Все слушали монахиню очень внимательно, кроме
разве что Владимира Львовича — тот стоял подбоченясь и взирал на черницу с насмешливым
удивлением. Да и его клеврет Тихон Иеремеевич, заразившись примером своего
господина, воспользовался паузой, чтобы вполголоса, словно бы про себя, изречь:
— Жены ваша да молчат, не повелеся бо им
глаголати, но повиноватися, якоже и закон глаголет.
— Не искажайте Священного Писания, это грех
великий и к тому же наказуемый, — не спустил ему каверзы Митрофаний. — У
святого апостола сказано «в церквах да молчат» — в том смысле, что во время
богослужения длинноязыкие жены помалкивать должны, однако христианский закон
рта женщинам не затыкает. Это вы, почтенный, видимо, с магометанством спутали.
— Виноват, владыко, памятью стал скуден, —
смиренно ответствовал Спасенный и низко, чуть не до земли поклонился
преосвященному.
Пелагия перекрестилась, зная, что в самом
скором времени в тихой зале разразится вопль содомский и гоморрский, но делать
нечего, начала:
— Тут в Дроздовке три убийства произошло, одно
пять дней назад, другое третьего дня, а последнее вчера вечером. Именно что
убийства, хоть и не людей убивали. Первое убийство было подготовлено заранее, с
осторожным умыслом. Кто-то хотел разом отравить и Загуляя, и Закидая. Во второй
и третий раз вышло по-другому: убийца не готовился вовсе, а действовал
впопыхах, бил тем, что под руку подвернулось. Когда убили Закидая, в ход пошел
топор, взятый из садовой будки. Вчера хватило и обычного камня. Много ли дитяти
надо? Поди, и пискнуть не успел…
Монахиня снова перекрестилась, хотя по собаке
и не полагалось бы. Ну да ничего, хуже не будет.
— Ясно одно: убийство собак с завещанием никак
не связано, потому что, как указал владыка, перемена духовной не сказалась на
злом намерении собакоубийцы. Этот человек все равно довел свое черное дело до
конца. То ли хотел таким образом извести Марью Афанасьевну, то ли добивался
какой-то иной, нам неведомой цели. Но и в сем последнем случае поступки этого
человека вдвойне отвратительны — из-за равнодушия, с которым убийца взирал на
страдания несчастной женщины. Ведь не мог же убийца не понимать, что разрушает
ее душевное и физическое здоровье… А самое загадочное здесь вот что. — Пелагия
подтянула сползшие очки. — К чему понадобилась такая спешка с Закидаем и
Закусаем? Зачем убийце было так рисковать? Оба раза в парке гуляли люди. Могли
увидеть, разоблачить. Я, например, вчера чуть не застигла злоумышленника на
месте преступления, даже слышала шаги, но, грешным делом, побоялась вдогонку
бежать, а когда духом укрепилась — уж поздно было. В ожесточении и дерзости
преступника чувствуется какая-то особенная страсть. То ли ненависть, то ли
страх, то ли еще что. Не знаю и гадать не берусь. Вся надежда, что
злоумышленник, а вернее, злоумышленница сама нам расскажет.
— Злоумышленница?! — ахнул Ширяев. — То есть
вы, сестра, хотите сказать, что убийца женского пола?
Все заговорили разом, а Митрофаний взглянул на
Пелагию с некоторым сомнением и, кажется, уже пожалел, что уполномочил ее на разоблачения.
— Так это все-таки англичанка? — вконец
запутался граф.
Наина Георгиевна с вызовом вскинула точеный
подбородок.
— Нет, вам же было сказано, что нет. Намек
очевиден. Кроме мисс Ригли, здесь только одна женщина — я.
— А Татьяна Зотовна тебе не женщина? —
оскорбился Петр Георгиевич за честь своей Дульсинеи, но сразу же понял, что
заступничество не вполне удачно, и смешался. — Ах, простите, Таня, я совсем не
в том смысле…
Опомнившись, он подскочил к инокине сердитым
петушком:
— Что за бред! Кликушество! С чего вы взяли,
что это женщина? Откровение вам, что ли, было?
Тихон Иеремеевич, видимо, всё еще не
простивший Пелагии ссылки во флигель, привел уместное высказывание:
— Уста глупых изрыгают глупость.
И оглянулся за поддержкой на своего хозяина,
однако Бубенцов на него даже не взглянул, а вот на монахиню смотрел уже не так,
как раньше, но с явным интересом. Чудно вел себя нынче Владимир Львович:
обыкновенно в обществе соловьем разливался и не терпел, чтобы кому-то другому внимали,
а тут за весь вечер ни разу рта не раскрыл.
— Откровения не было, — спокойно ответила
Пелагия, — да и ни к чему оно, когда довольно обычного человеческого разума.
Как рассвело, наведалась я туда, где вчера Закусая убили. Земля там вокруг вся
истоптанная, кто-то ходил вокруг того места, и довольно долго. Возле ямки, что
от камня осталась — след правой ноги глубже, как если бы кто-то оперся на нее,
нагибаясь. И еще один, точно такой же, там, где убийца склонился, чтобы ударить
щенка по голове. Башмачок дамский, на каблуке. Обувь на каблуке в доме носят
только двое — мисс Ригли и Наина Георгиевна. Пелагия достала из поясной сумки
листок бумаги с обведенным контуром подошвы. — Вот этот след, длина стопы
девять с половиной дюймов. Можно приложить, чтобы удостовериться.
— У меня нога не девять с половиной дюймов, а
одиннадцать, испуганно заявила мисс Ригли, уже во второй раз за вечер попав под
подозрение. — Вот, господа, смотрите.
