Великан давно выпустил его руку, но Миша и не думал убегать. Великан догнал бы его, почти не ускоряя шага. Миша только воспользовался ситуацией, чтобы собраться, стремительно свернул, засунул спальный мешок в рюкзак. Впрочем, пришлось вытащить из рюкзака хотя бы несколько вещей, дать великану осмотреть, попробовать на зуб.
Кострище тоже было осмотрено с пристрастием, что называется, на сто рядов.
Миша не то чтобы перестал бояться великана. Он просто как-то начал привыкать к мысли, что тот существует на самом деле, и начал наблюдать за ним. Великан оглянулся, и Мишины зрачки опять уперлись в желто-красное мерцание жутких глазок существа.
— Уарр… уу-ууу…
Великан шагнул в сторону Миши, конус на голове снова начал подниматься. Миша сразу же отступил в сторону — чисто инстинктивно, чтобы увеличить дистанцию, так же инстинктивно ссутулился, присел.
— Ууу…
Когда Миша решился поднять взгляд, великан обнюхивал его шерстяные носки. И Миша радовался, что ему дали время надеть рюкзак со всем барахлом, какое только он успел запихать. И пошел за ручку с великаном, сам вспоминая, как почти двадцать пять лет назад ходил с папой на демонстрацию. Идти стало особенно трудно, потому что двигаться со скоростью великана Миша ну никак не мог, а когда он отставал, тот раздражался, сильно дергал его за руку. От каждого рывка Миша вылетал из снега и его проносило с полметра.
Впрочем, шли они недолго. Впереди кто-то передвигался по снегу: какие-то огромные, мохнатые, рыже-серого, бурого цвета. Огромное, еще больше приведшего Мишу, существо с седыми волосками по всему телу сидело прямо в снегу, водило вокруг себя руками. И про его размерам, и по седине, а главное — по властной, решительной повадке Миша сразу угадал в нем самого главного, старого самца, которому все подчиняются.
Две здоровенные самки с отвисшими грудными железами, с длинными волосами, падавшими ниже плеч, тоже что-то искали в снегу, разгребая его ладонями. У обеих было по детенышу. Один детеныш был грудной, раза в два больше человеческого годовичка. Другой, размером с пятилетнего ребенка, сам лихо носился по снегу и на двух ногах, и на четырех. Но, скорее всего, был гораздо младше, чем пять лет, что-то в его повадке заставило Мишу вспомнить двухлетнюю сестренку у приятеля.
Было еще одно существо, крупнее детенышей, но гораздо меньше взрослых, с подростка лет четырнадцати. Оно само искало в снегу и вело себя самостоятельно. По мягкой округлости лица, большим глазам, робкому поведению Миша догадался — это девочка.
Его вели прямо к старому самцу, и Миша старался на него прямо не смотреть. Частично он действовал инстинктивно, частью он успел понять, что волосатые великаны почему-то этого не любят.
— Уаааа… Ух-ууу… Ууммм… — примерно так высказался великан, который привел Мишу сюда.
— Уааа… Уп-уп… Уа-арр…
В каскаде горловых свирепых звуков трудно было уловить, что хочет сидящий великан. Мишу толкнули прямо к нему. В нос ему ударила смесь ароматов — сильнее всего пахло зверем, псиной, влажной шерстью и еще чем-то невкусным, кислым. Еще был запах мочи, нечищенных зубов и почему-то нагретого камня.
Миша понял, что надо принять уже знакомую позу, напоминавшую поклон.
— Уууу…
Мише показалось, что это сказано ему. Интонации были мирные, удовлетворенные какие-то.
— Уууу… уаа… уу-ух… — раздалось вокруг, и Миша поразился, что совсем не было слышно шагов. А судя по звукам, вокруг уже стояли все. Не без труда Миша не отреагировал, когда его ткнули пальцем в бок, потянули за штанину. Он чувствовал — лучше молчать.
— Уаррр-уа-ааррр…
Миша издал писклявый, короткий звук, упал на колени, когда огромное создание шлепнуло его ладонью по спине чуть ниже плеч. Но это было уже все. Стадо еще постояло вместе, поиздавало какие-то звуки — Миша не мог понять, беседуют они, отвечают друг другу или же каждый говорит без всякой связи с остальными. Но старый самец уже переместился в сторону от места, где он беседовал с Мишей, опять опустил руки в снег. Самки разошлись, как это делают грибники, чтобы не мешать друг другу. Малыш бегал вокруг матери, высоко, на собственный рост прыгал, кувыркался и, видимо, ей сильно мешал.
Великан, приведший Мишу в стадо, снова куда-то ушел, скрылся за лиственницами.
Только маленькое существо-подросток еще стояло совсем рядом, засунув палец в рот, и с интересом смотрело на Мишу. Теперь было хорошо видно, что это действительно девочка. Он показал ей язык, и девочка засмеялась, обнажая страшные клыки.
Миша сделал пару шагов в сторону, он совершенно не представлял себе, что должен теперь делать. От людей Чижикова он убежал. Но позволят ли мохнатые люди ему двигаться дальше — он совсем не был уверен. Он что, теперь будет с ними жить? Но как?
Миша начал понимать, что делают эти создания в снегу. Вот в одном месте вспыхнул чей-то писк. Великанша сунула в рот это маленькое, пищащее, хрустели чьи-то косточки, по физиономии самки расплывалось явное блаженство. Самец урчал, тоже отправляя что-то в рот. Из его железных пальцев не доносилось даже писка. Но сам-то Миша что будет здесь есть?! Перспектива мышковать, ловить леммингов вызывала у него некоторую тоску. Он, конечно, тысячу раз слышал в своей «фирме» про спецподготовку, когда люди должны за неделю пройти двести километров по незнакомой местности, в условленных местах построить пять земляных крепостей с системой траншей полного профиля (потом начальство прилетит на вертолетах, проверит) — и это все без всякого пайка, питаясь тем, что найдут в пути. Историй про поедание змей, червяков, пауков, личинок майского хруща или куколок бабочек ходила уйма. Бывалые люди сравнивали эти яства, делились опытом, вызывая у салаг смесь восторга с отвращением. Что ж, вот теперь у Миши появлялся шанс попробовать самому. Только вот беда, ни малейшего энтузиазма не испытывал он по поводу этой возможности. Желудок его болезненно сжимался, так, что пришлось глубоко подышать ртом, а в голове стремительно проносились расчеты — на сколько хватит того, что у него в рюкзаке?
Стараясь не привлекать внимания, Миша отрезал добрый ломоть хлеба, прикинул, что если три раза в день, да такой, да с консервами, то протянет он дней восемь. А может, что-то и еще отыщется…
Тучи редели, сверкало ярко-синее небо. Становилось совсем тепло, и снег стал все заметнее оседать, набух, начал таять. Под снегом потекли ручейки, местами обнажилась земля, и лемминги забегали активнее — их пробитые в снегу норы обрушивались, бедных мышек заливало, и они особенно легко попадались мохнатым страшным людям. Со всех сторон несся жалостный писк, хруст, чавканье, утробные стоны полного пищевого наслаждения.
Одна из самок вдруг стала водить себя по животу со странными звуками, что-то вроде «ньма», или «ням-ням». Она еще поймала лемминга, подержала его в черной руке и задумчиво направилась в сторону Миши. Тот, скажем честно, снова несколько струхнул. Не было ничего угрожающего в движениях самки, и все же Миша на сто рядов предпочел бы, чтобы держалось существо подальше. А самка уже протягивала ему лемминга. Придушенного, еле сучащего лапками в последних конвульсиях.
