В завязавшейся схватке я убил чернокожего и,
воспользовавшись полуобморочным состоянием мадам Клебер, незаметно снял с
мертвеца платок. С тех пор я все время носил его на груди, не расставаясь с ним
ни на миг.
Убийство профессора Свитчайлда я совершил
вполне хладнокровно, с восхитившей меня самого расчетливостью. Свою
сверхъестественную предусмотрительность и быстроту реакции я всецело отношу на
счет магического влияния платка. По первым же сумбурным словам Свитчайлда я
понял, что он докопался до тайны платка и вышел на след сына раджи — на
мой след. Нужно было заставить профессора замолчать, и я сделал это. Платок был
доволен мной — я почувствовал это по тому, как нагрелась шелковая ткань, лаская
мое измученное сердце.
Но устранив Свитчайлда, я всего лишь добился
отсрочки. Вы, комиссар, обложили меня со всех сторон. До прибытия в Калькутту
вы и в особенности ваш проницательный помощник Фандорин…
Гош недовольно хмыкнул и покосился на
русского:
— Поздравляю, мсье. Удостоились
комплимента от убийцы. Спасибо хоть, что записал вас в мои помощники, а не меня
в ваши.
Можно себе представить, с каким удовольствием
Бульдог зачеркнул бы эту строчку, чтобы она не попала на глаза парижскому
начальству. Но из песни слова не выкинешь. Рената взглянула на русского. Тот
потянул острый кончик уса и жестом попросил полицейского продолжать.
…помощник Фандорин непременно исключили бы
одного за другим всех подозреваемых, и тогда остался бы только я.
Одной-единственной телеграммы в отдел натурализации министерства внутренних дел
было бы довольно, чтобы установить, какую фамилию теперь носит сын раджи
Багдассара. Да и из регистров Эколь Маритим видно, что поступал я под одной фамилией,
а выпускался уже под другой.
И я понял, что пустой глаз райской птицы — это
не путь к земному блаженству, а дорога в вечное Ничто. Я принял решение уйти в
бездну, но не как жалкий неудачник, а как великий раджа. Мои благородные предки
никогда не умирали в одиночку. Вслед за ними на погребальный костер восходили
их слуги, жены и наложницы. Я не жил властелином, но зато умру, как подобает
истинному владыке — так я решил. И возьму с собой в последнее путешествие не
рабов и прислужниц, а цвет европейского общества. Траурной колесницей мне будет
исполинский корабль, чудо европейского технического прогресса! Размах и величие
этого плана захватили меня. Ведь это еще грандиозней, чем обладание несметным
богатством!
— Тут он врет, — отрезал Гош. —
Нас-то потопить он хотел, а для себя лодку приготовил.
Комиссар взял последний листок — точнее
половину листка.
Трюк, который я провернул с капитаном Клиффом,
был подл — это я признаю. В свое частичное оправдание могу сказать, что не
ожидал такого печального исхода. Я отношусь к Клиффу с искренним уважением. Мне
ведь хотелось не только завладеть «Левиафаном», но и сохранить жизнь славному
старику. Ну, помучился бы он какое-то время, тревожась за дочь, а потом
выяснилось бы, что с ней все в порядке. Увы, злой рок преследует меня во всем.
Мог ли я предположить, что капитана хватит удар? Проклятый платок, это он во
всем виноват!
В день, когда «Левиафан» покинул бомбейский
порт, я сжег пестрый шелковый треугольник. Я сжег мосты.
— Как сжег! — ахнула Кларисса
Стамп. — Так платка больше нет?
Рената впилась взглядом в Бульдога. Тот
равнодушно пожал плечами и сказал:
— И слава Богу, что нет. Ну их,
сокровища, к черту — так я вам скажу, дамы и господа. Целее будем.
Скажите, Сенека какой выискался. Рената
сосредоточенно потерла подбородок.
Вам трудно в это поверить? Что ж, в
доказательство своей искренности я расскажу, в чем секрет платка. Теперь нет
нужды это скрывать.
Комиссар прервался и хитро посмотрел на
русского.
— Сколько мне помнится, мсье, вы минувшей
ночью хвастались, что разгадали эту тайну. Поделитесь-ка с нами своей догадкой,
а мы проверим, такой ли вы проницательный, как кажется покойнику.
Фандорин нисколько не смутился.
— Это д-довольно просто, — сказал он
небрежно.
Рисуется, подумала Рената, но все равно хорош.
Неужто правда догадался?
— Итак, что нам известно о платке? Он
т-треугольный, причем одна сторона ровная, а две другие несколько извилисты.
Это раз. Изображена на платке птица, у которой вместо г-глаза дырка. Это два.
Вы, конечно, помните и описание брахмапурского дворца, в частности его верхнего
яруса: гряда гор на горизонте, ее зеркальное отражение на фресках. Это т-три.
— Ну, помним, и что с того? —
спросил Псих.
— Но как же, сэр Реджинальд, —
деланно удивился русский. — Ведь мы с вами в-видели рисунок Свитчайлда!
Там было все необходимое для разгадки: треугольный платок, зигзагообразная
линия, слово «дворец».
Он вынул из кармана носовой платок, сложил его
по диагонали получился треугольник.
— Платок является к-ключом, с помощью
которого обозначено место, где спрятан клад. Форма платка соответствует контуру
одной из гор, изображенных на фресках. Нужно всего лишь приложить верхний угол
п-платка к вершине этой горы. Вот так. — Он положил треугольник на стол и
обвел его пальцем. — И тогда глаз птицы Калавинки обозначит ту т-точку,
где следует искать. Разумеется, не на рисованной, а на настоящей горе. Там
должна быть какая-нибудь пещера или что-то в этом роде. Комиссар, я прав или
ошибаюсь?
Все обернулись к Гошу. Тот надул свои брыли,
сдвинул кустистые брови и стал совсем похож на старого, угрюмого бульдога.
— Не знаю, как вы это
проделываете, — буркнул он. — Я прочел письмо еще там, в карцере, и
ни на секунду не выпускал его из рук… Ладно, слушайте.
