Значит, так. Похоже, что это не Рыбинское море и даже не Черное. Потому что очень уж знакомый плавничок вертелся меж волнами метрах в пятидесяти от борта. Акула ходила поверху, наверно, принюхивалась: не прыгнет ли какой дурак с борта? Вот тут-то, дескать, я его и схаваю. Но дураков, конечно, не было. Даже у меня, хоть и была затаенная мыслишка насчет того, чтоб сигануть в открытое окошко, все-таки еще кое-какой рассудок остался.
Даже если б этот плавник не появился, то я все равно прыгать за борт не стал бы. Во-первых, очень высоко и далеко лететь. Каюта находилась в надстройке высотой с московскую пятиэтажку, где-то на уровне четвертого этажа. При этом внизу находилась просторная палуба, над которой, для того, чтоб перелететь фальшборт, надо было каким-то образом пропорхать метров пять в воздухе и уж только потом, перейдя в пикирование, плюхаться в воду. До которой, если мерить от фальшборта, выходило по отвесной прямой еще метров двадцать. У меня явно не было ни чкаловского, ни икаровского настроения. Мне абсолютно не хотелось, чтоб после моего идиотского прыжка кто-то процитировал Алексея Максимовича Горького: «О, смелый Сокол!» На фиг, на фиг! В данном случае позиция Ужа из упомянутой поэмы была мне гораздо ближе. «Стремленьем гордым к свободе, к свету» я, извините, никогда не страдал.
Во-вторых, даже если б мне и удалось долететь до воды живым, не расшибиться при падении и не быть затянутым под винты, то вряд ли я куда-нибудь сумел бы доплыть. Огромный корабль шел очень быстро, полным или даже самым полным ходом, а это значило, что тут на много миль вокруг и глубины приличные, и земель не наблюдается, и судовое движение не шибко интенсивное.
Названия корабля я нигде не разглядел, водоизмещения, конечно, тоже не определил бы на глаз, но скорее всего эта чудовищных размеров стальная лохань — метров триста в длину по глазному прикиду — была супертанкером. Система спринклерного пожаротушения просматривалась. Шел он явно налегке — сидел в воде высоко. Отсюда как-то непроизвольно напрашивался вывод, что он прет порожняком туда, где нефть разливают, то есть либо все в тот же Галф, сиречь Персидский залив, то ли в Нигерию, то ли в Венесуэлу, то ли вообще на Сахалин. Прикидывать можно было сколько угодно. Такие теплые края есть и в Тихом, и в Атлантическом, и в Индийском океанах. Единственно, какой можно с ходу исключить, так это Северный Ледовитый.
Помечтать о том, что завтра или послезавтра по левому борту возникнет побережье Эмиратов, и старый друг, великий и мудрый шейх Абу Рустем, видя, как танкер подваливает к пирсу его персонального нефтяного терминала, побежит ко мне навстречу, подобрав полы бурнуса, было, конечно, приятно. Но если откровенно, то я с самого начала ни шиша в этот приятный вариант не верил. И в то, что танкер, войдя на рейд колумбийской ВМБ Барранкилья, будет встречен салютом наций, организованным генменеджером «Rodriguez AnSo incorporated» товарищем Даниэлем Перальтой, тоже. Даже на то, что к борту танкера подойдет яхта «Дороти» с Марселой Браун, я не рассчитывал.
Зато очень хорошо представлялось, как войдет сюда, в эту каюту, поседевший в боях с мировым капиталом и его российскими прихлебателями полковник ГУ КГБ СССР Сергей Николаевич Сорокин, он же легендарный компаньеро Умберто Сарториус, и скажет… Что конкретно скажет, придумывалось плохо, но первая фраза однозначно представлялась одной и той же: «Именем Мировой Революции…»
Или еще лучше, объявятся сюда корректные, деловитые «джикеи», которых будет представлять очередной Хорсфилд или Дэрк. Сделают инъекцию «Зомби-6», выкачают нужную информацию, а потом поступят так, как завещал Стенька Разин: »…И за борт ее бросает, в набежавшую волну!»
Еще интереснее было бы встретиться с хайдийскими «морскими койотами». Добрый дон Доминго Ибаньес расплывется в улыбке, подмигнет последним глазом и скажет: «Анхелито, в прошлый раз я понес из-за тебя убытки. Опять же, вот этот малец, которого зовут Адриано Чинчилья, никак не может простить тебе гибель двух братьев. Поэтому я решил дать парнишке позабавиться, и для начала он снимет с тебя скальп, а потом ты сожрешь его под соусом из собственного дерьма…»
Нет, конечно, пока еще в такой финал тоже не очень верилось. Но плохое все-таки легче утверждается в душе, чем хорошее. Поэтому, поглядев в окно еще разок, я подумал, что лучше морально подготовиться к каким-нибудь неприятностям.
Час-другой меня никто не беспокоил. Я даже было вздремнуть собрался, завалился на кровать и уже глаза закрыл, когда опять щелкнул замок и появилась Элен в сопровождении некоего молодого, загорелого и фарфорово-белозубого мужика. Примерно той же весовой категории, что и я, ростом немного пониже. В шортах и майке, в сандалетах на босу ногу. Хрен поймешь, кто он такой по здешней службе: капитан этого танкера, судовладелец или вообще старший гальюнщик?
— Будьте знакомы, господа, — представила нас друг другу мадемуазель Шевалье. — Это Дмитрий Баринов, а это Пьер Князефф.
— Я на Петю тоже отзываюсь, — оскалился месье с французским именем и явно российской фамилией. После этой фразы, произнесенной почти без акцента (во всяком случае, без французского) мне стало ясно, что Петя Князев Пьером стал совсем недавно.
— Я тоже не обижусь, если будете звать Димой.
— Нормально, — кивнул Петя. Только тут я обратил внимание на татуировочки. Вообще-то они несколько лет назад вошли в моду и вроде бы еще не совсем вышли. Нынче даже восьмиклассницы расхаживают с наколочками, не говоря уже о шоуменах, диджеях и иной богемной публике. Но то, что рисуют в приличных тату-салонах Москвы, Питера и тех же парижей с копенгагенами, совсем не то, что изображают кольщики исправительно-трудовых учреждений Российской Федерации. Так вот, гражданин Князев (ежели настоящей фамилией представился) имел на шкуре как раз ту пиктографию, которую выполняют в системе ГУИН. И, судя по богатству изображений — я видел только то, что светилось с рук и из выреза майки, — он отдал этой системе немало лет. Там и сердце, пронзенное кинжалом было, и слово «клен», и восходящее солнце с надписью «север», и еще что-то.
Да и морда, если приглядеться повнимательней, несмотря на относительно приличный вид — Жан-Поль Бельмондо намного страшнее выглядит, — негласно подтверждала, что месье Князефф вряд ли был потомком белоэмигрантов первой волны. Скорее всего данный гражданин махнул во Францию уже после победы демократии, и вовсе не потому, что ему угрожали политические репрессии. Успел ли он сотворить что-нибудь, подпадающее под действие нынешнего УК-97, неизвестно, но по статьям 102 и 146 старого УК-60 его вполне могли разыскивать.
— Не удивляешься, что так далеко от столицы увезли? — спросил Петя.
— Тому, что увезли, — не очень, а вот зачем — очень интересуюсь.
— Правильно, и я бы поинтересовался, — улыбнулся Петя. Да, зубы, конечно, были вставные. Зоны — не лучшее место для лечения кариеса, кроме того, там зубы и по другим причинам теряются… — Не боишься?
— Боюсь, конечно. И за себя боюсь, и за вас вообще-то. Тебе хоть толком объяснили, кого берете? — Я тоже решил говорить на «ты», так оно проще.
