N п/п дата Что снято 11 июля Проводник Лисов Парамон Лукич показывает след у пикета 346 (12.45
—12.50).
12 июля то же, у кривой сосны (15.10 — 15.14) 13 июля передвижение группы по котловине на сопке (10.56 — 11.04) И так далее. 90 процентов записей ровным счетом ничего не говорили. Мне лично показалось, что сержант Кулемин и не должен был писать по-другому. Очень может быть, что у него такой приказ был — не записывать много. Предполагалось, что он сам, устно прокомментирует кадры для руководства. А это самое «покадровое описание» Кулемин вел просто для того, чтоб не забыть, когда, где и что снимал.
Всего в «описании» было 44 позиции. Самая последняя была датирована 18 августа 1936 года и сопровождалась припиской: «Съемки прекращены ввиду исчерпания пленки». Концы нитки, которой скреплялись листы, составлявшие тетрадку, были протянуты через дырку в последнем листке и с двух сторон опечатаны сургучом. Имелась заверительная надпись: «В настоящей тетради пронумеровано и прошнуровано 12 (двенадцать) листов с номерами с 1 по 12, литерных номеров нет. Исполнитель — сержант госбезопасности Т.В. Кулемин».
Проще всего было сразу зарядить пленку в проектор и посмотреть, что там такого интересного. Тем более в ЦТМО имелся специальный зальчик для просмотра всякого рода закрытых для широкого доступа кино— и видеосъемок, как научно-информационного, так и оперативного характера. Однако, прежде чем любоваться немыми черно-белыми картинками, хотелось немного разобраться в том, что на них изображено. Все-таки 10 процентов информации в записях сержанта ГБ Кулемина могли пролить кое-какой свет на содержание фильма.
Эти 10 процентов полезной информации содержались в самых последних, августовских записях. Таковых было всего четыре: 39, 40, 42 и 44.
39-я запись от 11 августа гласила.
«Облако в форме прямого огурца. Подъем над котловиной. Передвижения (6.45
— 7.05)».
То, что чекист-кинооператор потратил двадцать минут на съемки «облака в форме прямого огурца», говорило о том, что это было что-то необычное. До этого Кулемин включал камеру самое большее на восемь минут, чтобы заснять «передвижение группы по котловине на сопке» (3-я запись), а в большинстве случаев снимал по одной-две, реже по четыре-пять минут.
40-я запись, датированная 12 августа, была менее занятная и менее понятная:
«Расхождение облаков на четыре азимута (7.20 — 7.22)».
Специалист-метеоролог, может быть, и сумеет назвать атмосферные ситуации, при которых облака будут расходиться на четыре азимута, но мне ничего похожего наблюдать не приходилось.
41-я запись, сделанная на следующий день, была совсем лаконичной, а потому особого интереса не вызывала:
«То же (7.20— 7.22)».
Единственное, что показалось мне любопытным, так это то, что Кулемин снимал это самое «расхождение облаков» два дня подряд, причем время съемки совпадало с точностью до минуты.
А вот следующая, 42-я запись ухватила меня за душу, как крокодил за ногу:
«Огурец и трубообразная молния (0.42 — 0.50)».
Едва я прочел про эту «трубообразную молнию», как сразу ожила память Майкла Атвуда, увиделся как наяву полый луч-заборник ГВЭПа. А «огурец» — это слово у Кулемина было написано без кавычек — явно ассоциировался с «облаком в форме огурца», о котором говорилось в 39-й записи.
В предпоследней записи не содержалось чего-либо экстраординарного:
«Передвижение группы по склону сопки» (13.27— 13.30).
Но зато последняя, 44-я запись опять взволновала:
«Аппарат после падения. Летчики (12.56 — 13.10)».
Тут уж мое терпение иссякло, и я позвал Чудо-юдо в кинозал. Киномеханика не потребовалось, потому что Сергей Сергеевич после моего краткого доклада о прочитанном в тетрадке сержанта Кулемина решил сам заряжать и прокатывать пленку…
То, что мы увидели на этой прекрасно сохранившейся пленке, превзошло все ожидания. Бесспорно, именно оно, увиденное, и послужило решающей причиной моего превращения в «геофизика». И вот теперь, шестьдесят лет спустя, зафрахтованный Чудом-юдом вертолет приближался к тем местам, где сержант Кулемин снимал свои потрясающие кадры.
ЗАИМКА ЛИСОВЫХ
Пока летели, за борт я почти не глядел. Все размышлял. Возможно, со стороны казалось, будто я задремал. Впрочем, все остальные тоже не то думали, не то дремали. Валет и Ваня, конечно, дремали, а не думали, потому что думать по-настоящему не умели. Точнее, у них отняли эту способность. Нет, получив приказ, они в два счета перемножили бы в уме пятизначные числа, с точностью до миллиметра определили бы расстояние до цели, дали бы справку о высоте и курсе полета вертолета, лишь поглядев на солнце и землю в иллюминатор. Ну, не сразу, может быть, а уточнив время и бросив взгляд на карту. Но намного быстрее любого штурмана. Однако сомневаться, рассуждать о сущности бытия или мучиться неопределенностью они не могли. Роботам, даже на биологической основе, это не положено.
Насчет остальных — не знаю. «Святые», то есть Борис и Глеб, а также Богдан были людьми молчаливыми, но думать им не запрещалось. Покамест я еще не научился читать мысли так, как Чудо-юдо и Сарториус, а потому не мог знать, чем заняты их мозги. Да я и не старался особо. Чудо-юдо сам отбирал эту команду, и можно было надеяться, что он-то, с его опытом, не направил со мной кретинов или вредителей.
Так или иначе, но в течение всего полета никто не проронил ни слова. Первым, кто за эти полтора часа нарушил обет молчания, был бортмеханик вертолета, объявивший:
— Прибыли! Заимка Лисова прямо по курсу. Идем на посадку. Лед вроде крепкий, но если что — варежку не разевайте.
Только тут я глянул в иллюминатор. Н-да! Заехали, однако, как выражаются некоторые народы Севера.
Вертолет шел над узкой, километра полтора в ширину, долиной заснеженной
реки, стиснутой с обеих сторон лесистыми горами. Склоны внешне не выгляделиочень крутыми, но некоторые вершинки явно заваливали за километр высоты. Лес стоял по склонам сплошняком, густо присыпанный снегом, ярус за ярусом. Ни дорожки, ни просеки, ни даже тропинки или лыжни с высоты двести метров не просматривалось. Разве что река шириной в шестирядное шоссе, закованная в лед и укутанная в снег, смотрелась как дорога. Только уж больно извилистая. Так испетлялась между горками, что только держись.
— Не, заимку отсюда не увидишь! — сказал бортмеханик. — В блистер еще можно… Да чо смотреть, сейчас сядем.
Посадили они нас нормально, устроив вокруг вертолета настоящую метель с поземкой из снежной пыли.
— Ты извини, командир, — сказал пилот, — тут еще с полверсты надо своим ходом вниз по речке. Были б вы без груза, может, и довез бы. Но там, видишь ли, дальше перекат идет, река сужается. Опять же лед всегда тоньше. Есть шанс продавить. Там если выгружаться, то только на зависании, да и то есть шанс пихту побрить. Ничего?
