На сам обрыв я Лусию не повел — свалилась бы. Если она имела когда-то дело с лыжами, то только с водными. К тому же она была на пределе сил еще после того, как сумела по глубокому снегу влезть на горку. В том, что соловьевцы нас догонят, я не сомневался, только мог прикинуть наудачу, когда они это сделают; через пять минут или через пятнадцать.
После того как мы прошли метров сто, Лусия упала в пятый раз и сказала:
— Я не могу идти, Деметрио.
Пришлось применять жесткие методы воздействия.
— Лусия, — прошептал я, — ты понимаешь, что будет, если они тебя найдут? Это очень злые и страшные люди. Замерзнуть до их подхода ты не успеешь, застрелиться — не хватит воли. Они сцапают тебя живьем и будут насиловать минимум вшестером.
— Господи, — прошептала Лусия, — какая разница? У меня вообще еще не было мужчины. Узнаю хоть перед смертью, как это бывает.
— Идиотка! — прошипел я, нервно посматривая назад, где вот-вот могли появиться преследователи. — А как насчет пыток? Ты много знаешь. Не боишься, что они тебе всадят еловый кол в задницу?
— Нет… — Лусия, похоже, была полностью безразлична к собственной судьбе. Напугать ее чем-то никто не сумел бы.
— Хорошо, — сказал я, выйдя из себя, — оставайся. Я пошел. Если у тебя приступ мазохизма, я умываю руки. Но не забудь, что Господь и Дева Мария не примут тебя, ибо ты поддалась искушению!
С каких это рыжиков у меня прорвалось? Сам не пойму. Но сработало! Некие шарики-ролики в умной головешке Лусии заворочались, закрутились и подсказали ей, что Высшая небесная инстанция может признать ее поведение аморальным и не соответствующим тому, к чему призывает святая апостольская римско-католическая церковь.
— Я попробую… — пробормотала хайдийская девственница и с Божьей, а также моей посильной помощью приняла вертикальное положение.
Возможно, Господь прибавил Лусии сил, и она потащилась за мной с хорошим, злым упрямством. Но все-таки, конечно, медленно. А тут еще и луна откуда-то выползла. То ли она за какой-то сопкой пряталась, то ли облачка были — фиг поймешь. Но тут косые лучи серебристого, мертвенного, малость жутковатого света заструились с небес и заиграли на голубом снегу. Синие длинные тени деревьев легли на сугробы, лыжню, все стало отчетливо видно. Теперь соловьевцы могли нас разглядеть и за полета метров, даже не прибегая к фонарям.
Мне уже временами казалось, будто я слышу за спиной шелест лыж, быстро, в отличие от наших, скользящих по снегу, а также невнятный говор преследователей. А у бедняжки Лусии лыжи упрямо не хотели катить по пробитой мной лыжне, то разъезжались в стороны, то утыкались в деревья, то скрещивались…
И тут еще один сюрприз. Какая-то нечистая сила вынесла нас очень близко к краю обрыва. Конечно, нечистая сила была ни при чем, просто надо было лучше помнить конфигурацию сопки. Я уже задним числом вспомнил о седловине между «Котловиной» и «Контрольной». Здесь, с южной стороны «Котловины», внешний склон почти вплотную подходил к обрыву кратера. Тут и деревьев почти не было, не случайно ведь на вершине «Контрольной» чекисты Савельева оборудовали НП.
В общем, мы оказались на открытом, хорошо освещенном, просматривающемся и простреливающемся спуске в седловину между двумя вершинами двугорбой сопки. К тому же уклон у этого спуска был градусов 45, а в самом начале — верных 60. Во влипли! По узкому ребру между кратером и склоном — полтора метра, самое большее два, я бы и сам не поперся ни за какие коврижки, а тащить туда Лусию было и вовсе безумием. Мигом свалилась бы в кратер или закувыркалась по склону. Не приходилось надеяться на то, что она, прокатившись кубарем, не свернет себе шею и не поломает спину. К тому же, идя по ребру, мы были отлично видны и ничем не прикрыты — мишени, как в тире.
А сзади прослушивалось яростное сопение и шорох снега под лыжами преследователей. Они уже побывали на месте перестрелки, убедились, что те двое выведены за скобки, и теперь жаждали мести. Пожалуй, эти ребята, если достаться им живьем, могли бы от души поразвлекаться.
Поэтому я, присев на лыжах, махнул вниз по склону. Все горнолыжные навыки, которые у меня имелись, были накоплены в далеком детстве, на снежных горках Филевского парка, где наш физрук проводил занятия. Ну, еще была пара спусков в Парамоновом овраге на станции «Турист», куда детдом как-то раз выезжал на День здоровья. У Лусии и того не было.
Затормозить и остановиться на этом спуске было весьма трудно. Уже через секунду после того, как беспощадная сила тяготения понесла меня вниз с очень хорошей скоростью, мне стало ясно: это самая настоящая хана. Одного пулемета, висящего у меня за спиной, хватит, чтоб я переломил себе хребет. А есть еще автомат, коробка с ГВЭПом, рюкзак с банкой тушенки, штурмовой нож, магазины и фонарики, рассованные по карманам. Все это железо, которое казалось мне полезным и необходимым, теперь могло стать роковым.
Какая там Лусия, с ее секретными приборами и ценнейшими научными данными, в этих приборах записанными! Я о ней и думать забыл. Одно было на уме: не влететь лбом в дерево, не запнуться о пень, скрытый под снегом, не напороться на сук упавшего и запорошенного ствола, наконец, просто не закувыркаться по этому чертовому склону… Особливый ужас на меня напал, когда я обнаружил, что меня понесло не поперек седловины, а отвернуло вправо, на узкую полосу безлесного пространства между двумя стенами тайги, покрывающей склоны сопки. Если б поперек, то я, наверно, сумел бы затормозить на середине седловины и полез бы вверх по склону «Контрольной». Правда, скорее всего не успел бы пройти сотню метров, отделяющую меня от ближайших деревьев, так как выскочившие на склон «Котловины» соловьевцы расстреляли бы меня сверху: при свете луны на чистом месте я был бы очень хорошей мишенью.
Тем не менее, когда меня понесло вниз по седловине, я очень жалел, что мне выпало это направление. Поджилки тряслись самым натуральным образом. Особенно в четырех местах этой слаломно-головоломной трассы. Первый раз — когда меня пронесло всего в трех шагах от массивного валуна размером с микроавтобус, после столкновения с которым меня ни один морг не принял бы. Второй — когда меня потащило прямо на суковатое дерево, вывороченное с корнем и лежащее поперек дороги. Само оно, слава Богу, было под снегом, но сучья торчали наружу. Объехать его я не смог бы, даже если б был мастером горнолыжного спорта. То, что лыжи провезли меня точно между двумя острыми, как пики, сучьями, способными проткнуть насквозь, — это их заслуга и больше ничья. Третий момент, может, и не был столь чреват летальным исходом, как те два, но дух захватил о-го-го как. То, что сверху выглядело малорослым бугорком, при ближайшем рассмотрении оказалось естественным трамплинчиком, который поднял меня метра на три в воздух и заставил пролететь метров двадцать. Как ни странно, я приземлился на обе лыжи и в вертикальном положении. Более того, сразу после этого сумел вывернуть вправо, а не впаялся лбом в отдельно стоящую сосну. Это и был как раз четвертый момент, после которого седловина плавно перешла в пологий склон, скорость упала, и я смог наконец остановиться.
