Со стороны арки по двору зацокали каблучки. Агафон увидел двух девушек, одетых в джинсовые безрукавки и кожаные юбочки. Когда подошли чуть ближе, он узнал старых знакомых из близлежащей общаги строителей на Матросова, 12. Лида и Лариса прошли через двор и деловито направились в подъезд, соседствовавший с тем, где находилась Гришина квартира.
Тем временем стол был подготовлен. Сказать «накрыт», пожалуй, слишком сильно. На столе расстелили газету, нарезали вяленого леща, поставили тарелку с черным хлебом, открыли три банки с пивом. Остальные запихали в холодильник.
— Кайф! — порадовался Гриша. — Вчера поквасили часов до трех. Одни приходили, потом другие, потом те возвращались… Литр водяры выхлебал, это точно. Башка была как кирпич — вот-вот расколется. А сейчас — живу!
— Нормально, — заметил Налим, отхлебывая из банки, — я думал, нагреется, а оно не успело.
— На улице нежарко, — прокомментировал Агафон, усаживаясь за стол. — Не июль, блин, а сентябрь какой-то.
— К морю бы скатать, — помечтал Гриша, — а то я, можно сказать, всю службу мечтал в речке искупнуться, а тут приехал, е-мое, холодрыга, за все лето пару раз окунулся. Белый весь, не загорел ни фига.
— На море заработать надо, — философски заметил Агафон, — и раньше надо было рубликов пятьсот припасти, и теперь без денег там не хрен делать. Ты где служил-то? Не в Чечне?
— Нет, обошлось. На Северном флоте, в Североморске. Мне повезло, справка была насчет сотрясения мозгов. Я по ней, блин, несколько призывов откосил. А в последний раз она меня не выручила — на перекомиссию послали. И то ведь можно было отбрехаться. Мать, зараза, денег пожалела. Хотела с рук сбыть побыстрее, чтобы я ее хахалю кости не поломал. Я ее, веришь ли, после того, как приехал, раза три всего и видел. У него живет, наглухо. И то знаешь, зачем сюда приходила? Посмотреть, не пропил ли чего из вещей. А чего пропивать-то? Дерьмо одно.
— Так ты только на то, что тебе пацаны отстегивают, живешь? — спросил Налим.
— Ну а что? Нормально выходит. Сто штук в день, за полмесяца вперед полтора «лимона» дали. Еще осталось до фига, а им уже за вторую половину пора платить.
— А если задержат?
— Не задержат. Им тогда вообще на базаре места не будет.
— Крутой ты, смотрю! — покачал головой Агафон.
— Ты в парке-то часто бываешь? — спросил Налим.
— Да бываю помаленьку. Скучно уже там, конечно. Нашего возраста там, считай, теперь и нет, одна мелочь. Детский сад, даже морду начистить некому, жалко. Сивый сидит, Дрозд сидит, Лерка замуж вышла, Мася в дурке, Сидор в армии на контракт остался, Ларика убили, про остальных не знаю. Из молодых там сейчас Колян в цене, крутизну катает, только так лохово, что смотреть стыдно. Месиловки и те пошли какие-то туфтовые. На днях тут пятеро с Лавровки на танцы пришли и стали пальцы веером кидать, так наши и завяли… Представляешь? Я хотел поговорить, а мне шипят: «Ты что? Это ж Лавровка… Жить надоело?» Наших человек двадцать было, а они пятерых боятся, прикинь?
— Лавровка — контора серьезная, — заметил Агафон. — Иногда не грех и побояться. У вас тут, я слыхал, кого-то вообще без головы оставили?
— Ты про того чувака, что у нас во дворе нашли? Это не Лавровка. Скорее, какие-нибудь чурки счеты сводят. У них, я слышал, если мстят, то разделывают, как этого.
В это время щелкнула задвижка, запиравшая дверь ванной комнаты, и оттуда вышла высокая девица в темно-зеленом махровом халате почти до пят и шлепанцах на босу ногу. На голову Галя намотала полотенце.
— Ой, мальчики! Здра-асьте! — пропела она.
— С легким паром, — поприветствовал ее Агафон, — позвольте вам стульчик предложить.
— Спасибо, — стрельнув глазками на мужика, который был заметно постарше Гриши и Налима, да и намного матерее, произнесла Галя, присаживаясь к столу.
— Пива не желаете? — Агафон открыл холодильник, достал банку, сдернул крышку за колечко.
Галя пригубила, отщипнула кусочек леща пальчиками с зеленым маникюром, демонстративно зажмурилась и сообщила:
— Я балдю…
Из окошка со двора донесся скрип открывающейся двери подъезда, какое-то пружинистое бряцание и знакомый цокот каблучков. Долетела перекличка нескольких звонких, перебивающих друг друга девичьих голосков:
— Уй, ну куда ты покатила? К арке надо!
— А вокруг дома объезжать не лень? За угол и через тот двор.
— Во дура, там же сейчас грязь непролазная!
Глуховатый голос, принадлежавший, как показалось Агафону, пожилому мужчине, произнес:
— Давайте лучше к арке. А то туфельки попачкаете…
— Там сейчас тоже лужа… — Агафон узнал последний девичий голос. Это был голос одной из юных малярих, Ларисы.
— Обрубка своего выгуливать повезли, — хмыкнула Галя, заметив, что Агафон прислушивается к шуму со двора, — тимуровки траханые.
— Не понял… — удивленно произнес Агафон, встал и выглянул в окно.
Три девушки — две из них были Терехина и Зуева, а третья, постарше и порослее, незнакомая — спорили, куда катить импортную инвалидную коляску, в которой сидел вовсе не пожилой, хотя и совершенно седой парень.
Агафон вообще-то был не самым жалостливым мужиком. Он с детства привык бить в драке, не жалея силушки, и особо не задумывался над последствиями ударов. Бомж, которого он до смерти забил, когда милиционером служил, был не единственным человеком, которого он отправил на тот свет. Когда-то, еще под командой Курбаши, ему довелось удушить клиента веревочной удавкой. Тот судорожно дергался, хрипел, стонал, пока витой шнур все туже перетягивал шею, но Агафон, усевшись жертве на спину и придавив обреченному руки к бокам коленями, не чувствовал жалости. И когда ему пришлось добить контрольным выстрелом в голову парня/еще недавно бывшего своим, тоже не пожалел.
Но тут, поглядев на этого седого, Агафон почувствовал жалость и тихий ужас. Ужас оттого, что как-то подсознательно представил себя на месте этого пацана, которому, несмотря на седую голову, вряд ли было больше, чем тому же Грише или Налиму.
У седого не было ни рук, ни ног. Левая нога была ампутирована по колено, правая — вообще от середины бедра. От обеих рук остались только подобия клешней, торчавшие из закатанных по локоть рукавов камуфляжки. На груди висел орден в форме креста — Агафон названий нынешних орденов не знал.
Девушки довольно быстро решили, что надо все-таки везти инвалида к арке. Лариса и Лида встали по бокам, высокая незнакомая взялась за спинку, и странная процессия двинулась вперед.
— Занятно? — спросила Галя, которая, пока Агафон глядел в окно, успела закурить. — Клево смотрится, да?
— Чего ж тут клевого? — укоризненно произнес Гриша. — Обкорнали парня ни за хрен собачий. Двадцать лет — и полный инвалид. Я бы лучше сдох, если б со мной такое было…
