— Фантастика, — пробормотал сам профессор Кеведо, смотря, очевидно, на экран прибора, отмечавшего биение моего сердца, но при этом дедовским способом подсчитывая пульс. — У него опять восстановился пульс.
— Профессор! — воскликнул я. — Вы мне ничего не вкололи?
— Ничего, — ответил Айболит, — мы просто не знали, что с вами делать. У вас в течение вчерашнего вечера и ночи наблюдались совершенно сумасшедшие скачки пульса, давления, температуры тела, причем совершенно вне всякой медицинской логики. И энцефалограмма невероятная. Правда, слава Богу, это убедило вашу жену в том, что забирать вас отсюда рановато. Она наконец-то соизволила убедиться в том, что вы нетранспортабельны. Представляете, что будет, если очередной приступ застанет вас в самолете?
— Течение вашей болезни, сеньор Браун — это научная сенсация, — пробасил Мендоса. — Мы дали об этом случае сообщение в Интернет и пригласили всех специалистов провести компьютерный консилиум. Возможно, что кто-либо из них приедет сюда и проконсультирует нас.
Я только крякнул. Ну и подсуропили мне гран-кальмарские эскулапы! В Интернет, видишь ли, полезли, международные консилиумы устраивать собрались. Это было очень неприятным осложнением. Сообщение по Интернету могло угодить и к «джикеям», и к Сарториусу, и еще к кому-нибудь, незапланированному, но от этого не менее опасному. Правда, по этому же каналу информация могла добраться и до Чудо-юда. Хотя, прямо скажем, я еще не был уверен в том, что он меня примет с распростертыми объятиями. Потому что уже вспомнил, как пару лет назад я взялся играть в Павлика Морозова. Я ведь нажимал ту кнопку, которая должна была взорвать самолет…
Все, что произошло в последние дни — или в последний день? — второго пребывания на Хайди, представлялось самым путаным и непонятным. Я прекрасно помнил события, происходившие в 1983 году, но то, что было в августе 1994 года, никак не могло выстроиться в систему. То, как Таня-Кармела-Вик и ее, так сказать, «биомать» Бетти Мэллори кинули меня и премьер-субофисиаля Убеду со товарищи, кое-как восстановилось. Вспомнил и то, как перепиливал наручники в ванной, и то, как расстрелял недоделанного сенатора Дэрка, и то, как зарезал его приятеля. Потом было смутное воспоминание о том, что вроде бы заколол Тане и себе препарат «Зомби-7». Дальше был провал. Воспоминания начинались с падения в воду, из которой вместо Тани вылезала Ленка. И вроде бы мы с ней ничего такого на Хайди не делали, никуда не лазали, честно отдыхали, загорали и купались. Потом вдруг появлялся Чудо-юдо, который сажал нас в замызганный «Судзуки-самурай» и вез в аэропорт Сан-Исидро, причем по дороге к нам привязался «Ларедо». Этого «Ларедо» Чудо-юдо изрешетил из «бизона-2» и спровадил под откос. Потом мы нахалом улетели из Сан-Исидро на «Гольфстриме». И точно помню, что с нами был компьютер типа «ноутбук», в котором хранились секреты «фонда О'Брайенов».
Но вот дальше повеяло мистикой. То, что пришло ко мне от Сарториуса и Брауна-Атвуда, по идее было фантастикой. Во всяком случае, картинка с плазменным тороидом, вылетающим из взорванной шахты и перехваченным Сорокиным с помощью генератора вихревых электромагнитных полей (ГВЭПа), превращением тороида в «морковки», оплетенные голубоватой «сетью», была явно позаимствована из фантастического фильма или компьютерной игры с виртуальной реальностью. Но никаких иных объяснений тому, как нам с Таней удалось выбраться наверх из 500-метровой шахты, в которой к тому же был запущен часовой механизм или таймер для подрыва ядерного заряда, не было. Неясно было и то, как окончил свой путь Браун-Атвуд. Во всяком случае, сведений об этом я в своей башке не нашел.
Потом начинался полный ералаш и бестолковщина, характерная, между прочим, для тех переходов от естественной реальности к искусственной. Мешанина образов и картинок, дурацких и квазилогических выводов заканчивалась явлением Главного камуфляжника. Сорокин явился из кромешной тьмы и сказав:
«У тебя есть шанс. Я специально передал тебе в голову память Брауна. К сожалению, он оказался слишком привязан к своему классу. Его больше нет, но есть ты. Этот самолет не долетит до Барранкильи. Баринов думает, что Перальта ему предан, но на самом деле он готовит неприятную шутку для всех вас. Самолет будет взорван, едва Перальта покинет его на парашюте-тандеме вместе с Сесаром Мендесом. Ему нужен только секрет „Зомби-7“ и миллиарды О'Брайенов. Сперва его люди расстреляют вас из автоматов, потом Перальта заберет компьютер и выпрыгнет через хвостовой люк. Сделай это раньше него. Парашют в туалете, в шкафчике номер три. Там же маленький пульт с двумя кнопками. Нажмешь черную — пол туалета вместе с тобой провалится, нажмешь красную — взорвешь самолет. Впрочем, он все равно взорвется, потому что в кейсе ноутбука заложена мина. Мне хочется, чтобы ты остался жив. Можешь спасти еще одного человека, но это не должен быть твой отец или Сесар Мендес. Мина в ноутбуке может взорваться уже сейчас. У нее есть кратный взрыватель, который срабатывает на третьем включении источников питания. Торопись. Станешь думать слишком долго, окажешься далеко от основных путей, которыми ходят торговые суда. Но если выпрыгнешь ровно через пять минут, то пробудешь в океане совсем недолго…»
Потом я подошел к супруге. К своей настоящей и единственной Ленке-Хрюшке, и решил спасти ее. Именно ее, потому что больше никого не хотел спасать. Ни Эухению Дорадо, ни Лусию Рохас, ни Таню-Кармелу-Вик, ни Перальту. И уж конечно, не «запрещенных» Сорокиным Чудо-юда и Сесара Мендеса.
Да, точно! Мы прошли с Ленкой в самолетный туалет. Никто не обратил на это внимания. Наверно, думали, что мы решили разыграть сценку из какой-то серии фильма «Эммануэль». И в шкафчике с цифрой «3» действительно лежали парашют-тандем и пульт с двумя кнопками. Я надел парашют на себя, а спереди пристегнул к себе Ленку. Но нажал я не черную, а красную кнопку! Почему? Ведь я знал, что это смерть. Но почему тогда я жив? Выходит, что самолет, который должен был взорваться, не взорвался. Или, может быть, взорвался, но только позже? Скажем, если красная кнопка просто включала часовой механизм? Но тогда выходит, что Чудо-юдо погиб. И я, как тот самый Павлик Морозов, поднял руку на отца родного?
Нет, что-то не связалось. Самолет улетел. Его огонек скрылся за горизонтом или растворился в темноте тропического неба. А мы с Ленкой в это время еще спускались по спирали на своем двухместном куполе, и перепуганная Хавронья о чем-то спрашивала, явно ничего не понимая. Еще бы, ведь мы собирались приводниться в океан, где была сплошная тьма, и огоньки какого-то судна маячили так далеко…
Что было дальше? Вспоминались голова на воде, огоньки судна, не то удаляющиеся, не то приближающиеся, то вообще исчезающие за высокими, но пологими гребнями волн. Кажется, насчет акул была чистой воды фантазия. Они вынырнули из какого-то другого «фильма».
От моих размышлений меня оторвала Марсела.
— Дикки! Очнись, Дикки! — должно быть, пока я прикидывал, что и как, глаза у меня закрылись, а потому она решила, будто я потерял сознание.
— Я в порядке, — пришлось успокоить ее и упустить тот хвостик, который мог бы мне помочь до конца разобраться и уточнить прошлое.
