Странно, но я сунул ей под нос «уоки-токи» и нажал кнопку передачи.
— Ромеро! — позвала гадалка. — Ромеро! Ты слышишь меня?
— Да, сеньора, — отозвался начальник охраны.
— Ромеро, не делай глупостей. Не вмешивай полицию. И вообще, делай вид, что ничего не случилось.
— Сеньора, но вам грозит опасность.
— Она будет больше, если ты устроишь здесь большой шум. Мы попробуем договориться тихо.
— Но они убили Густаво.
— Заявишь, что это был случайный выстрел при неосторожном обращении с оружием. Заплатишь, как обычно. Ты понял меня?
— Сеньора, на набережной уже собирается народ. Все говорят, что вас похитили.
— Скажи, что это была шутка, которую я проделала ради рекламы.
Я тем временем соображал, насколько сеньора откровенна. Если рация не имела встроенного модулятора, то полиция могла прослушать этот разговор и появиться сама собой.
Трап уже был убран, дизели заурчали, швартовы были отданы, и суденышко медленно отползло от пирса.
Теперь можно было и не прятаться за заложников. Всю троицу мы на первый случай загнали в каюту. По-моему, десять лет назад там обитали мы с Марселой. В соседнюю — бывшую каюту Мэри и Синди — я пинками затолкал матросов, пока Ленка держала на прицеле капитана Каэтано. По давнему опыту, на иллюминаторы опустили штормовые крышки, так что побега пленников можно было не опасаться.
В рубке капитан явно праздновал труса. Он то и дело оглядывался на Хрюшку, которая, сама донельзя перетрусив, время от времени орала на него дурным голосом, размахивая револьвером.
Надо сказать, что за прошедшие десять лет техническая оснащенность «Дороти» явно поубавилась. Теперь она управлялась самым обычным образом, а все эти компьютерно-спутниковые чудеса куда-то испарились. Капитан сидел за штурвалом примерно так, как на какой-нибудь речной «Москве», и управлял дизелями с пульта. Локатор и эхолот, похоже, были самые обычные. Начисто исчез пульт управления «Аквамарином».
— Куда идти? — нервно спросил капитан, когда яхта миновала створ двух молов порта Сан-Исидро и обогнула волнолом. Никакие инспекторские и таможенные катера нами не интересовались. Полицейский катерок с нами разминулся без проблем.
— К Лос-Панчосу, — приказал я, не очень точно догадываясь, на хрена мне это сдалось.
— А дальше что? — спросила Хрюшка по-русски.
— Будто я знаю… — Мне и вправду очень смутно представлялось, что делать дальше. — Крутиться будем…
— Отпуск называется, — проворчала Хавронья.
— Да уж… — У меня на языке было столько матюгов, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Правда, появилось хоть чуточку времени на размышление. Количество неприятностей, происшедших в течение последних суток, явно превышало все ожидания. Самое обидное — практически все они произошли по нашей собственной вине и разгильдяйству, если не сказать грубее. Полез спасать утопающего — засветился в свидетели по убийству. Дуре захотелось потрахаться в экзотическом месте — чуть сами не угробились, замочили местного крутяка и приобрели столько «друзей» в местном уголовном мире, что хоть сразу ложись и помирай. Наконец, пошли искать помощи к бабе, которую Чудо-юдо объявил вполне надежным кадром, — и на тебе, опять пролет… Нашуршали, нечего сказать!
— Сиди здесь, контролируй, — повелел я Хавронье. — Не расслабляйся!
— А ты?
— Пойду торговаться с Эухенией. Остается только на нее и надеяться. А так нам хана.
— Смотри, осторожнее…
В каюте все было нормально. Заложники сидели на полу спинами друг к другу.
— Куда вы нас везете? — спросила Эухения.
— На Акулью отмель, — пошутил я, но меня не поняли.
— Как? — У гадалки на лице появилось выражение самого натурального страха. — Зачем?
— А вы не знаете? Договариваться будем…
Дух милашки Соледад витал где-то здесь. В каюте, которая выглядела несколько более обшарпанной, чем десять лет назад, почти ничего не изменилось. Кровать была та самая, несомненно. Именно здесь королева хайдийских пиратов рассказывала мне о своих каннибалических пристрастиях, об Акульей отмели и трудной юности. Теперь ей, наверно, было бы не намного меньше, чем Эухении… Но представить себе эту прекрасную гадючку постаревшей мне было трудно.
— Сеньор, — неожиданно смиренным голосом произнес Сесар Мендес, — мне надо в туалет.
— Начинается! — вздохнул я. — Ладно. Чуть-чуть потерпи. Сейчас я вас рассажу по разным каютам.
Я вышел, заперев за собой дверь, завинтил иллюминаторы еще в двух каютах, а затем вернулся. Отстегнул Сесара от связки, не развязывая ему рук, вывел в коридор и велел лечь на пол лицом вниз. Мне не хотелось, чтобы он двинул меня ногой, пока я буду запирать дверь. Затем, подняв его на ноги, я отвел его к подготовленной каюте и ослабил путы так, чтобы он мог развязаться сам, но не сразу, а через пару-другую минут. После этого втолкнул его в каюту и сказал:
— Будь как дома.
Операция с Лусией Рохас прошла более спокойно, поскольку от научной мышки я не ждал решительных действий. Впрочем, она и впрямь рыпаться не собиралась.
После этого можно было побеседовать с Эухенией и даже снять с нее наручники.
— Насчет Акульей отмели я неудачно пошутил. У нас есть возможность подумать над соглашением в более комфортных условиях…
Эухения разминала побагровевшие запястья. Похоже, что экстрасенсорная дама что-то прикидывала.
— Разговор пойдет только о «Зомби-7»? — спросила она.
— Думаю, что как стержень беседы эта тема подойдет. Мне ведь вас рекомендовали как дружественную даму. Я и не предполагал, что мне придется устраивать шум у вас в доме. А тем более убивать охранника.
— Я сразу предупреждаю, сеньор Баринов, у меня нет ни грамма готового препарата.
— А что у вас есть?
— У меня есть сырье.
— Расскажите хотя бы о нем… Пока.
— Это не так интересно, как кажется. Лет двадцать назад я работала в одном из американских госпиталей во Вьетнаме медицинской сестрой-лаборанткой. У меня тогда был паспорт США и двойное гражданство. Некоторые солдаты очень мучились болями, выпрашивали наркотики… Конечно, я не была фармацевтом, но иногда я кое-что могла достать. Постепенно мне удалось сработаться с одним вьетнамцем, который где-то в джунглях выращивал одну травку, она очень хорошо утоляла боль, но не давала заметных изменений в анализах крови. Ее можно было либо сушить и подмешивать в табак, чтобы курить вместо марихуаны, либо делать из нее экстракты и вводить внутривенно. Но самое главное — наркотическое действие этой травы было скрытым. Сознание как бы делилось надвое, на «внешнего» и «внутреннего» человека. «Внешний» человек выглядел вполне обыкновенно, разве что прослеживалась кое-какая заторможенность. Он был послушен и исполнителен, спокоен, молчалив, но, когда требовали, отвечал четко и без запинки. Вместе с тем существовал и «внутренний» человек, который наличествовал только в иллюзорном, фантастическом мире, не выходившем за пределы его черепной коробки. При этом «внешнее» и «внутреннее» сознания были как бы независимы друг от друга. «Внутренний» человек до определенного момента не знал о том, что существует «внешний», и наоборот. Если человек постоянно употреблял эту травку, допустим, имел привычку выкуривать одну сигарету перед сном, он полностью отключал «внешнего» человека. Заснув, солдат полностью переходил во власть «внутреннего» человека. Он мог при этом сознавать себя и самим собой, и совершенно другой личностью.
