— Хорошего или плохого? — спросил Таран.
— Конечно, только хорошего… — сказала Даша, слегка потупясь и опустив глазки. — А может быть — и не только сказать…
Воспользовавшись тем, что Юрка открыл от изумления рот, пытаясь постичь смысл сказанного, Даша выхватила у него из рук свой пакет и — цок-цок-цок! — убежала в подъезд.
Ярость
Надо ли говорить, что Таран после этой встречи с Дашей целиком и полностью погрузился в ожидание вечера? Он даже на какое-то время позабыл, что ему сегодня надо выходить на работу в «Атлет». Потом, правда, уже вернувшись домой, вспомнил. Но тут же решил, что одно другому не мешает. Сегодня можно обойтись без тренировки, прийти в десять часов и убраться в залах, когда все уйдут. В конце концов, господину Седых небось главное, чтоб утром был порядок. А три часа с Дашей — это очень много. Тем более эта загадочная фраза-полунамек: «А может быть — и не только сказать…» — так и сверлила ему мозг. Ведь это могло означать… Нет, он просто боялся поверить в это!
Дома Таран слонялся из угла в угол, не находя себе места. По телику ничего не смотрелось, попытка успокоить нервы слушаньем записей тоже не удалась. На улицу раньше времени не хотелось. Вдруг еще Дашина мать увидит его в окно и не выпустит Дашу на улицу?
Примерно с трех часов дня Таран старался привести себя в самый приличный вид — зубы почистил даже! Покопавшись в гардеробе, нашел какие-то старые отцовские брюки, отпарил их наскоро, погладил утюгом. Полуботинки начистил до блеска, даже трещин не стало видно. Рубашку надел ту же, что на выпускной вечер. Галстук — и тот в гардеробе нашел. Правда, какой-то узенький, из синтетики, с резиночкой. Но зато его завязывать не нужно было, а эту науку Таран не освоил, на выпускной ему батя дал свой галстук уже с завязанным узлом. В общем, когда в 18.30 он перед уходом глянул в зеркало, то нашел, что похож на человека… Когда выбегал из дома, встретился с матерью, тащившей сумку, и та до того обалдела от вида расфуфыренного сына, что даже не спросила, куда это он намылился такой красивый.
В скверик на Симеоновскую (бывшую Пионерскую) Юрка прибыл за пять минут до назначенного срока. Уселся на лавочку, стал ждать.
Место было довольно людное. Старичок газету читал, какие-то малыши бегали, попискивали, две молодые мамаши коляски катали.
Таран терпеливо сидел, изредка посматривал на часы. Время, как и там, на вокзале, текло до ужаса медленно. Когда сравнялось семь, а Даша не появилась, особого волнения не испытал. У нее и раньше была привычка опаздывать минут на пятнадцать-двадцать. Какое-то беспокойство он стал испытывать только в половине восьмого. Нет, раньше она так не опаздывала' Неужели все-таки мать с отцом были дома, заметили, что она приехала с вокзала в сопровождении Тарана, и не пустили ее на свидание? Вот незадача!
На всякий случай Юрка просидел в сквере до восьми. Главным образом потому, что сумел себя убедить, будто мог ослышаться. Допустим, Даша сказала «в восемь», а ему по-слышалось «в семь». Теша себя этой надеждой, с учетом уже известной Дашиной привычки опаздывать, заставил себя задержаться на растреклятой лавочке и до половины девятого. Нет, не пришла.
Солнце уже садилось Мамаши укатили коляски, бабки увели бегающую малышню, дедок тоже, свернув газетку, поковылял домой — программу «Время» смотреть. Таран остался в сквере один-одинешенек и почувствовал себя круглым дураком Позвонить, что ли, Даше домой? Хоть выяснить, почему не пришла.
Ближайший телефон-автомат находился в нескольких кварталах от скверика, и в том, что он исправен, Юрка был вовсе не уверен. Да и жетончик еще надо было найти. Поэтому, чуть поразмыслив, Таран решил идти в «Атлет». Там есть телефон, оттуда и позвонит. Хотя, конечно, настроение у Юрки упало до нуля, и он с удовольствием послал бы всю эту работу к едрене фене, но неудобно же начинать с прогула!
Таран встал со скамейки и пошагал в сторону перекрестка, где Симеоновская пересекалась с Леоновской. При этом он не обратил внимания на то, что темно-красная «девятка» с тонированными стеклами, полтора часа простоявшая неподалеку от сквера и вроде бы выглядевшая пустой, неожиданно ожила и зафырчала мотором.
Юрка, мрачно сунув руки в карманы штанов, топал по Симеоновской, обсаженной корявыми тополями, мимо торцов серых, панельных пятиэтажек с неаккуратно намалеванными черной краской крупными номерами домов. На проскочившую мимо по проезжей части темно-красную «девятку» он и головы не повернул. А «девятка», обогнав Тарана, вкатила куда-то в промежуток между домами 23 и 30. Юрке и это было, конечно, по фигу. Он торопился поскорее дойти до «Атлета» и позвонить отгула Даше.
Нет, другого объяснения Дашиной неявке, кроме родительского запрета, он придумать не мог Не могла она его продинамить! Ну разве после тех слов, которые он услышал во дворе, можно было поверить, что Даша решила не прийти, никак его не предупредив? В конце концов, могла бы позвонить, у него ведь тоже телефон есть!
Тут Таран подумал, что вообще-то, если б Даше родители запретили, сообщить по телефону о том, что встреча отменяется, она бы тоже могла. А что, если она пошла, да не дошла?!
Аж холодом повеяло. Мало ли что? Замечталась, улицу переходя, — и… Нет, только не это! Не дай Бог!
Но мрачная мысль клевала и клевала! Юрка прибавил шагу. Нет, надо скорее добираться до «Атлета» и звонить. Не могло ничего такого страшного случиться Он позвонит и убедится, что все в порядке. А то, что сегодня обломилось, — наплевать. Завтра с утра, когда ее родители свалят на работу, встретятся…
Таран поравнялся с пятиэтажкой номер 30. И тут откуда-то слева, сбоку, его окликнули.
— Юра! — жалобно, со всхлипом в голосе.
Там, в пяти шагах от него перед потрескавшимся торцом пятиэтажки, было что-то вроде детской площадки. Стоял покосившийся «грибок» с ржавой крышей, когда-то раскрашенной под мухомор, полусгнившая песочница, загаженная собаками, дощатая горка и облезлый фанерный домик-теремок. Вот оттуда, из теремка, Таран и услышал это «Юра!» еще раз. И хотя голос был почти непохож на тот, каким обычно разговаривала Даша, сердцем понял: она!
Несколькими прыжками преодолев расстояние, отделявшее тротуар от теремка, Юрка пролез внутрь домика, согнувшись в три погибели.
Там, на скамеечке, у фанерной стенки, исписанной матюгами и обожженной сигаретами, нахохлившись, как воробышек, сидела Даша… Но какая! Растрепанная, с красными от слез мокрыми газами, с каким-то жутким, полумертвым выражением лица! Обеими руками она стыдливо зажимала ворот платья — там, похоже, не было ни одной пуговицы.
— Что случилось?! — спросил Таран, хотя уже догадывался. Просто он эту страшную мысль гнал от себя, не хотел поверить. Может быть, просто избили?
— Юрочка-а-а! — взвыла Даша, обхватив его руками. И зарыдала, уткнувшись носом в его рубашку. Юрка неумело поглаживал ее по волосам, по вздрагивающей от всхлипов спинке. Но в душе у него поднималась волна слепой, безудержной ярости. Такой, которая заставляет забывать обо всем рациональном! Ему все было ясно, он знал многих пацанов, живущих в этих домах. Они были осведомлены, что Таран ходит с Дашей. Неужели у какого-то гаденыша мозги за мозгу зашли? Хотя, если кто-то обкурился или накололся…
