А все-таки, когда он подходил к трупу, тюбик с риской на крышке еще лежал в кроссовке, прикрытый носком. Конечно, риску эту процарапали не случайно. Должно быть, чтоб не попутать ядовитый крем с обычным. Риска эта особо незаметна, тем более для того, кто никакой беды от этого крема не ждет. Да и вообще, если б этот самый старик по фамилии Шнобель ничего не заметил, то на этот несчастный тюбик не стали бы обращать внимание.
Ох уж этот Шнобель! Если б он не увел старшину от трупа к машине, то хрен бы Сергеич дал поменять тюбики. Нет, конечно, подозревать этого затюканного пенсионера в пособничестве предполагаемым убийцам Муравьев ни за что не стал бы. Но за те двадцать, а то и больше минут, что Сергеич выслушивал показания Семена Шлемовича и около трупа оставался только Миня Михеев, спереть ядовитый тюбик и заменить его обычным кремом ничего не стоило. Подошел кто-нибудь, отвлек на пару минут парой каких-нибудь пустяковых вопросов, а другой в это время вынул тюбик с риской и подложил тот, что был у Рыжикова до первой подмены. А потом вся эта троица — один молодой, загорелый, в черных плавках, с мокрыми волосами, смотревшийся как темный шатен, другой со шкиперской бородой соломенного цвета, в зеленых плавках с дельфином, третий в черных шортах с белыми лампасами и бейсболке с надписью «West Point», налысо бритый, — спокойно слиняла с пляжа, ибо об их существовании и отношении к делу Муравьев узнал только от гражданина Шнобеля. Впрочем, Шнобель сказал, что мужик, подменивший тюбик, сразу же ушел наверх и уехал на машине. Это, однако, неизвестно, уехал он или нет. Старик сказал, что он не смотрел. А остальные двое ушли играть в волейбол с девушками. Знать бы, с какими… Надо было сразу же спросить, с какими и в каком месте пляжа. Но старшина до этого не додумался, потому что еще не очень верил в то, что гражданин Рыжиков мог загнуться от крема для загара. А поверил только тогда, когда прибежал Ваня-Пух и стал орать, что Володя загибается.
Старшина вдруг задался вопросом: а на хрена этим предполагаемым убийцам было подменять тюбик?
Яд-то все равно в организме. И эксперты, которые будут брать у покойного кровь на анализ и все такое прочее, наверняка дотумкают, что господин Рыжиков помер от такого-то вещества, которое было подмешано в крем для загара. Правда, на тюбике могли остаться отпечатки пальцев. Но неужто те, кто собирался травить Рыжикова, были такими лохами, что решились подложить тюбик с ядом, не позаботившись о том, чтоб не подарить ментам свои «пальчики»? А потом, сообразив, что допустили оплошку, наскоро кинулись производить повторную подмену. Тогда, когда уже и Миня рядом с трупом стоял, и Люба поблизости была, да еще и зеваки вокруг толпились. Нет, что-то не похоже. Ежели эти ребята провернули такое хитрое убийство, то должны были все продумать с самого начала. И постараться по второму разу к трупу не приближаться.
Конечно, бандиты тоже люди, а людям свойственно ошибаться. Мог кто-то из них ухватиться за тюбик голыми руками, а потом, уже после дела, об этом вспомнить. Но любой здравомыслящий бандюга все же не попрется к месту убийства — тем более если там уже появились менты! — чтоб поменять тюбик. В таких случаях надо дружно убегать, а потом тихо мочить того, кто оставил отпечатки. Закон Космоса! У блатарей ответственность за оплошку очень высокая. Особенно за такую серьезную.
Муравьев вдруг подумал, что и подстава могла иметь место. Мужик, который подменил тюбик, как и те двое, что играли с Рыжиковым в карты, вовсе не знали, что убивают своего приятеля. Допустим, им сказали, что там какая-нибудь безвредная мазь, от которой, к примеру, кожа сразу становится как у негра, но только в тех местах, где ею помажешь. Ложишься загорать и через часок видишь: пузо и грудь черные, а все остальное белое. Милая шуточка старых друзей! Ну а когда эти самые шутники сообразили, что уморили дружка, с перепугу решили опять подменить тюбики…
Нет, не больно это достоверно выглядит! Тем более что парни, судя по описанию Шнобеля, не слишком молодые. Такие шуточки в компании 18—20-летних оболтусов возможны, а тут, наверно, были ровесники Рыжикова, ребята из тех, кому за тридцать.
Но ведь подменил же кто-то этот чертов тюбик!
А что, если подстава и состояла в том, чтоб подложить тюбик с чужими отпечатками? Могло быть такое? В принципе — могло. Но тогда, опять-таки, это надо было сразу делать, а не тогда, когда Миня там возвышался.
Наконец, старшина додумался до самого маловероятного. А что, если сами опера подменили тюбик? Сейчас всякое бывает… И мало ли ментов, которые на две стороны работают? Зарплата-то не ахти, а жить хочется не хуже других.
Муравьев утешил себя мыслью, что он лично — человек маленький, никто ему не поручал вести следствие, доложил он все, что положено, а его дело — смотреть, чтоб на пляже был порядок. Так что он вовсе не обязан ломать голову над тем, за что лейтенанты, капитаны, майоры и прочие чины со звездами получают свои зарплаты. Они сами по себе, а он сам по себе. Выговорешник, возможно, он вполне заслужил, но с работы его не выгонят.
И все-таки что-то мешало спокойно лежать на диване и ловить кайф от пива. Будто зудело что-то, только не на коже, а в мозгу. Как будто туда, в черепушку, муха залетела или гусеница заползла. Но Муравьев прекрасно понимал, что такого быть не может. Истинной причиной этого мозгового зуда была та самая, последняя, «маловероятная» идейка насчет того, что опера подменили тюбик с кремом.
Старшина как-то невзначай подумал: его неуместное замечание о том, что тюбик не тот, может вызвать намного более крутые последствия. Как ни крути, а он единственный, кто толком видел настоящий тюбик с риской. То есть свидетель, который может и в прокуратуре дать ненужные показания, и в суде. И против тех, кто отравил корреспондента Рыжикова, и против оперов, которые, возможно, проводили, так сказать, «операцию прикрытия». Фиг его знает, за что и почему навели решку этому писаке. Неизвестно, в какие крутые делишки он сунул нос, кому перешел дорожку и — главное — насколько большие деньги в результате оказались под угрозой.
Если очень большие, то тут никто не поскупится провести «зачистку местности». То есть убрать всех, кто способен где-то и что-то вякнуть, о чем-то заикнуться и так далее. Причем одно дело, ежели речь идет о простом желании отмазаться от представителей закона. Тогда просто-напросто дадут кому надо на лапу, и дело об убийстве Рыжикова либо просто не станут возбуждать, признав, что он помер от солнечного удара или острой сердечной недостаточности, либо, если все-таки возбудят, то через пару месяцев или даже раньше закроют.
Но совсем другое, если Рыжиков влип в разборку между какими-нибудь солидными конторами. Допустим, если одна фирма наняла его для того, чтоб накопать кое-что про другую, тиснуть статейку в «Телеграфе», который сам губернатор читает, и тем самым, грубо говоря, «обосрать всю малину» конкурентам. А другая фирма, почуяв, что Рыжиков про нее что-то вынюхивает, решила, что этого щелкопера пора пристукнуть.
Однако журналюг для начала стараются перекупить, а уж потом прибегают к каким-то силовым мерам. Как представлялось старшине, ежели этого Рыжикова решили уморить с помощью ядовитого крема, то очень хотели, чтоб смерть была признана последовавшей от естественных причин. А раз так, то всех, кто знает что-либо лишнее о причинах этой смерти, нужно вывести из игры. И если догадка старшины насчет того, что тюбик подменили сами опера, справедлива, то они могут сообщить тем, кто их обашляет, и про слишком наблюдательного старичка Шнобеля — не зря он боялся, черт побери! — и про старшину, который тоже увидел лишнее.
