— Привет! — сказал Таран с некоторым удивлением. — Картина Репина «Не ждали»…
— То же самое могу про тебя сказать, — хмыкнула Лизавета, поглаживая Муську. — Надежда сказала, будто ты только в пятницу вечером появишься.
— Твой папа Гена мне на сутки отпуск выписал, — пояснил Юрка. — За успехи в боевой и политической подготовке. Он, кстати, в курсе, что ты к нам заехала?
— Не-а, — вздохнула Лизка. — Стало скучно на подмосковной даче, взяла да и решила сюда смотаться. А поезд в шесть утра пришел. Звоню папе Гене, а там тетка какая-то, типа зам. жены по общим вопросам. Ворчит, что, блин, он еще не появлялся и, когда придет, неизвестно.
— Он небось в штабе заночевал, — пояснил Таран. — Часа в два он еще там был, точно. Не захотел сонным за руль садиться — и остался.
— Ну, мне, вообще-то, это по фигу. Я взяла и позвонила сюда. Надюха, конечно, говорит: «Приезжай!» Я и приехала с Мусенькой. Надька меня завтраком накормила, кофейком напоила, ключ оставила и на работу убежала. Сказала, что придет в шесть вечера.
— Это точно, — подтвердил Таран.
— Смотри, какая Муся солидная стала! — похвасталась Лизка, опуская кошку на пол.
— Ты тоже, между прочим, посолиднела! — заметил Таран, мысленно сравнивая нынешнюю, уже совершеннолетнюю, Ли-завету с налысо стриженной пятнадцатилетней худышкой, которую все встречные-поперечные принимали за пацаненка. Именно такой увидел ее Таран в феврале 1999 года, когда случайно нашел в подъезде посылку, адресованную Матюшиной Елизавете Дмитриевне, которую потерял ее родной непросыхающий папаша.
— Потолстела, что ли? — подозрительно спросила Лизка.
— Не, — мотнул головой Юрка, — похорошела.
— А Мурзеньку ты давно видел? — продолжая кошачью тему, поинтересовалась госпожа Матюшина. Мурзенька, или Мурзик, был Муськиным сыном, которого Лизка подарила Надькиной бабушке.
— В то воскресенье, — припомнил Юрка. — Такой котяра за два года вырос — вообще-е! Побольше Муськи теперь стал. Как с чердака в сени спрыгнет — весь дом трясется!
— А кошка у него есть? — на полном серьезе спросила Лизка. Таран был не в курсе, но на всякий случай сказал:
— Конечно, и не одна. У него сейчас самый возраст для этого дела.
— Так хочется в вашу Шишовку съездить! — вздохнула Лизавета. — В речке искупаться, на травке позагорать…
— А что, поехали? — предложил Юрка. — Отвезу тебя, чтоб ие заблудилась, а потом за Надькой вернусь. Завтра в часть прибуду, доложу Птицыну, что ты у нас. А то чего тебе в квартире преть? У тебя ведь каникулы, верно?
— Ага, — кивнула Лизка, — каникулы. В восемнадцать лет девятый класс кончила. Другие уже аттестат зрелости получили, а я все еще школьница. Тошно так — жуть.
— Иди в колледж какой-нибудь, в лицей или техникум, если в школе западно, — посоветовал Таран. — А то вообще с учебой завязывай и работать иди.
— Если я школу брошу, мне папа Гена башку отпилит, — поежилась Лизавета. — Я тут попросила, чтоб он меня взял в часть на контракт, так он мне три часа лекцию читал. Хотя я, между прочим, вполне совершеннолетняя.
— Ну это он прав, конечно, — солидно произнес Юрка. — Небось имеешь представление о том, что мы за команда. И по большому счету дамам там не фига делать.
— Но ведь Милка служит, и Надька твоя тоже, и еще у вас какие-то тетки работают.
— Лиз, Надька, если на то пошло, так, только числится. На кухне поработала, в писарихах побыла, а теперь уже третий год дома сидит. Другие бабы там тоже на всяких хоздолжностях и при родных мужиках. Милка, конечно, девка лихая, но это ж вообще не женщина, а танк с титьками. В ней — намедни взвешивалась! — девяносто два кило. Точно, как у меня. А ростом она даже повыше сантиметра на два. Опять же она такие огни-воды-медные трубы прошла — не дай бог никому!
— Ну, я тоже кое-что прошла, — прищурилась Лизка, показывая шрам на ладони. — Помнишь, откуда он взялся?
Таран, конечно, помнил, как эта дикая девочка спасла ему жизнь. Там, в заброшенном санатории, здоровенный бандюган Лях запросто свернул бы Юрке шею, если б Лизка не схватила голой ладонью осколок разбитого зеркала и не полоснула Ляха по горлу… И более ранние делишки вспомнились, когда она у себя на квартире, в Москве, долбанула верзилу топором по черепу и как в первый раз спасла Юрку, перестреляв из «глока» Форафона с Паваротти — сторожей «нехорошей дачи». И еще перестрелка на замерзшем озере, у 12-го кордона припомнилась. Тоже завалила кого-то… Летом позапрошлого года они с Муськой еще раз Юрку спасли, когда Таран, убегая от вооруженного верзилы Владика, споткнулся, ударился головой о пень и потерял сознание. Таран, правда, будучи в отрубе, ничего из самой схватки не видел и, только очухавшись, обнаружил, что Владик с исцарапанной кошкиными когтями рожей и пропоротой ножом грудью уже не шевелится, а жуткая девочка выкидуху об мох вытирает… Вообще-то, в МАМОНТе она могла бы пригодиться, и даже очень. Но Птицыну небось как человеку старых понятий вовсе не хочется, чтобы этот человеческий детеныш на всю жизнь остался хладнокровным убийцей. Не иначе, ему было бы желательно, чтоб она оторвалась от того страшного мира, в котором приходилось обитать ему, Тарану, Милке и прочим «мамонтам».
— Я все помню, — сказал Таран, осторожно погладив Лизку по плечику. — Ну, так едем в Стожки? То есть в Шишовку?
— Едем! — улыбнулась Лизка.
…До Шишовки-Стожков Таран и Лизка с Муськой в корзинке добрались примерно в час дня и безо всяких приключений.
Тесть с тещей особых волнений по поводу появления Юрки в обществе Лизаветы не выказали. А бабушка Наташа и вовсе обрадовалась ей, как родной внучке. Муська и Мурзик друг друга, похоже, не забыли и тут же куда-то ускакали. Лизка посюсюкала с Алешкой, который возился в песочнице и нагружал совком пластмассовый самосвал, Таран с гордостью продемонстрировал, что сын у него уже говорящий и многие слова можно вполне понять без переводчика.
Поскольку предобеденный этап огородных работ был уже, в основном, завершен, припахивать Тарана с Лизкой к общественно полезному труду не стали.
Дядя Миша с тетей Тоней решили все сами доделать, а Тарана с Лизкой отправили купаться на речку.
— До чего же тут клево! — вздохнула Лизка, стягивая платье. — Я бы, будь моя воля, на всю жизнь сюда переехала!
— Это тут летом хорошо, — вздохнул Юрка. — Да и то, когда тепло и солнышко. Зимой, когда «мороз и солнце», тоже ничего, если с лыжами приехать. А вот весной, осенью и даже летом, если дожди на пару недель зарядят — тоска жуткая! Особенно, когда надо в туалет по дождю шлепать…
— Но сегодня-то солнышко! — Лизка ослепительно улыбнулась. Молодец, Генрих Михалыч, не пожалел деньжат, поставил ей фарфоровые заместо тех, что тяжелое детство погубило. И во-°бще, конечно, девка классная получилась. Вся угловатость ушла, еолосы почти как на рекламе «Веллы» или там «Хэд энд шол-Дерс». Таран так и прилип взглядом к Лизкиной фигурке, когда °на пошлепала босиком по мосткам, готовясь нырнуть в речку.
